Только когда солнце перевалило за зенит, позволила себе присесть и перекусить. Ей необходимо было отдохнуть, чтобы с новыми силами преодолеть остаток пути. Подкрепившись, вошла в речку и немного поплавала. Здесь, вдалеке от селений, было совершенно пустынно. И она подумала: что, может быть, и не было войны? Может быть, ей это все приснилось? Стоит такая, никем и ничем не нарушаемая, тишина, что она даже слышит полет бабочки. А какое голубое небо! И какие беззаботные белые барашки по нему бегут и отражаются в прозрачной прохладной воде! Она вспомнила, как в детстве, впервые увидев отражение облаков на воде, решила, что они спустились с неба, чтобы тоже скупаться, потому что им жарко на небе. Она улыбнулась этому воспоминанию, подумав о том, насколько все буквально воспринимается в детстве. Сейчас она знает, что эти облака, которые зачерпывает ладонями, не облака, а всего лишь их отражение. Иллюзия! Но ведь, когда не знала, думала… значит, все зависит от знания. А что она еще не знает, и принимает иллюзию за действительность? Но вдруг ее такие мирные рассуждения нарушил доносящийся с запада и нарастающий с каждым мгновением гул. Ей стало так страшно, что она скрылась под водой. Прямо над ней пролетели немецкие самолеты. Они полетели бомбить советские города и села, а она прохлаждается в реке. Не дав себе обсохнуть, надела на мокрое тело белье и платье, и быстро пошла. Только теперь она подумала, что по времени мост уже должен был бы быть. Она сравнила время, затраченное на дорогу в деревню и обратный путь, и поняла, что она уже прошла больше. Но моста на своем пути не встречала. Неужели это не та река? Так не может быть! Ни какой другой реки в этой местности не было. Но Люся не знала, что дорога, по которой она шла в деревню была относительно прямой, а речка петляла. Идя по берегу, она не могла это заметить. Когда совсем стемнело, она отчаялась. «Самодовольная дура! – бичевала она себя – обрадовалась, что задание выполнила. Ну, и где ты его выполнила? Что с того, что сапоги у тебя в руках, а мост где, а ребята где?!» Уставшая, злая на себя, она упорно шла вперед, не давая себе отдыха. Спотыкалась, падала, поднималась и опять шла вперед, напряженно всматриваясь вдаль: не покажутся ли очертания моста. И вот в сереющем предрассветном небе, она увидела что-то, наподобие арки, над водой. Это сооружение могло быть мостом. Чем быстрее она шла, тем отчетливее становились линии. Да и небо светлело. Теперь она точно была уверенна, что это мост. Последние метры, несмотря на усталость, бежала. Но мост был, а ребят не было. Люся решила, что ребята отлучились, и к вечеру придут.

Она не заметила, как уснула. Уснула, словно упала в глубокую пропасть, без всякой подготовки ко сну, без каких бы то ни было мыслей. Это был тот случай, когда нервная система, переутомленная накануне массой раздражителей, сама приняла решение, подчиняясь инстинкту самосохранения. Проснулась также внезапно, как и уснула. Солнце уже скрылось за горизонтом, и наступили сумерки. Ребята вот-вот должны были подойти. Но, ни в этот вечер, ни в следующий, ребята не порявились. Дорогу через болото к острову, где находилась их землянка, она не запомнила, надеясь на Гену. А там остались ее вещи и продукты. Прождав мальчиков еще один день, она решила возвращаться домой. Люся не могла понять, что случилось с ребятами, но то, что они больше не придут, она поняла. Голодная, расстроенная, без документов, которые остались в сброшенном на «поле ужаса», как они теперь называли минное поле, рюкзаке и теплых вещей, она пошла на восток. Наступала осень с холодными ночами и дождливыми днями, с мокрой землей и грязью по колено. Единственное утешение, что у нее были резиновые сапоги, хоть и на три размера больше.

* * *

Перебирая в памяти эпизоды из своего хождения в тыл, она подытаживала виденное. Перед глазами вставали страшные приметы войны. Голод и руины. Свирепый скрежет металла, рычание пушек, завывание бомб и мин, свист пуль. Тошнотворный запах пожарищ и разлагающихся трупов. Кровоточащая скорбь сердца, теряющего ежедневно друзей и просто соотечественников. Но даже все это не могло погасить в ней жажду жизни. Ей хотелось жить, жить наперекор врагам, жить, чтобы сокрушить коричневую чуму. За это погибли ее товарищи, и она с новой силой будет мстить врагам за загубленные их молодые жизни. Их уходило двенадцать человек, а возвращается она одна. Пусть от ее мести содрогаются фашисты, как содрогаются они от русских «катюш». А немцы уже, в первые месяцы войны, столкнувшись с «руссише партизан», боялись их, как черт ладана. Только бы ей добраться до своих, и по дороге не попасть в лапы фашистам.

Стараясь быть, как можно незаметней, Люся шла дворами, выходя на улицы лишь при необходимости. Она шла в тени домов, от парадного к парадному, внимательно прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. Понимала, что действует довольно неосторожно, что любой немецкий солдат может заподозрить ее и остановить, но поступить по-другому она не могла. Бежать прямо, без оглядки на явку было еще опасней. Ведь ей не сообщили условные знаки на случай провала или какие-нибудь ориентиры, только пароль. Так что шла Люся наугад: авось минет ее несчастье, и все будет благополучно. Да, и выхода другого у нее не было. Это было единственное место, куда она могла придти на этой земле, оккупированной фашистами. Явка эта была секретная. Сообщил ее ей майор в самый последний момент перед выходом, и позволил воспользоваться ею в самом крайнем случае. Для нее как раз этот случай и наступил.

До нужного дома дошла без помех. Ни единого человека не встретила, ни единого патруля. Город как будто вымер, как будто все живое стремилось спрятаться и найти себе укромное убежище. Так бывает накануне большой беды, и Люся уже подходя к дому, почувствовала всем своим существом холод надвигающейся беды. Но что-то менять уже было поздно. Она стояла у нужного окна. Подняв руку, постучала условным стуком. За углом скрипнула открываемая дверь, и она, обойдя угол дома, шагнула в темноту коридора. Тревожно защемило сердце.

– Утро доброе. Мне бы хозяина.

Ответ: «Хозяина нет. Я за него», но ей ответили:

– Я хозяин.

Сердце ухнуло куда-то вниз, в самые пятки, и не хотело возвращаться на место. Люсе стало тяжело дышать, ей не хватало воздуха. Она поняла, что явка провалена, но еще на что-то надеялась.

– Я беженка. Отстала от родителей и теперь иду одна. Мне бы погреться.

– Документы.

– Нет у меня документов. У родителей остались.

Ее пропустили в комнату, а там, как она поняла, сидел хозяин, который слышал пароль. Он глазами показал ей, что дело плохо, их арестовали. Хозяина, парня, девушку и Люсю повели в участок.

– А за что меня в участок? – пыталась сопротивляться она.

– За то, что нет документов. До выяснения личности.

4.

Катя не ушла прочь, как посчитал Константин. Она стала за кусты, чтобы проследить, придут ли за ним, и состоится ли встреча. Ей надо было быть уверенной, что все будет в порядке, что ее Костя в безопасности, ведь всякое может случиться. Она вслушивалась в тишину и всматривалась в темноту, оглядывая местность. Выдерживая интервал, пошла за ним по тропинке, чтобы убедиться, что его встретили. Катя скорее догадалась, чем услышала, что встретившееся обменялись паролем, и пошла домой, повторяя: «Костя должен дойти! Костя должен дойти!» Они виделись всего-то ничего, а он оставил след в ее душе. Пока она не знала, насколько глубоким окажется этот след, но то, что он наметился сладостно-тревожным ощущением на сердце, чувствовала всеми фибрами своей души. В первую минуту их встречи, ее поразили его серые, светящиеся радостью и каким-то внутренним светом, глаза. Он был так рад, увидев ее, как будто они старые знакомые и просто давно не видались. Да, не просто рад – он был счастлив. Именно, счастлив. Это она поняла только сейчас, так тогда и не определив свет его глаз. Они светились счастьем!