Когда Субо принимается за морскую капусту с тофу, пользуясь принесенными Пёрчем палочками для еды, а Понди яростно вгрызается в свои яства с помощью вилки и зазубренного ножа, появляется Питер, неся под мышкой целую кипу прессы, забранной у Пёрча, которого он случайно перехватил на верхней площадке винтовой лестницы. Для Питера не существует большего удовольствия, чем утренние газеты (три бульварные, две широкополосные и парочка международных). Как и братья, он редко покидает это здание. Зал заседаний, крыша с ее удобствами – плавательным бассейном, теннисным кортом, беговой дорожкой, мощеным садом – и Фиолетовый этаж, где у каждого из братьев имеется собственная квартира, служат границами их жизненной территории, и хотя изредка они все-таки отваживаются спускаться на другие, торговые, этажи, и совсем уж редко выходят за пределы здания, обычно предпочитают этих пределов не покидать. Так намного спокойнее.

Утренние газеты для Питера – это спасательные тросы, связывающие его с внешним миром, это трубка, через которую он может вдохнуть уличный воздух и не дать обстоятельствам задушить себя. Без сомнения, он доволен своей жизнью и ни на что не променял бы судьбу совладельца «Дней», но без этих газет и – по вечерам – кабельного телевидения добровольное заточение непременно свело бы его с ума.

Питер желает трем братьям доброго утра и занимает свое место между Чедвиком и Субо, плюхнув перед собой на стол груду газет. В его стуле, пожалуй, угадывается намек на подсознательное стремление к свободе. Это складной холщовый стул, вроде тех, которыми обычно пользуются путешественники и кинорежиссеры. Довольно длинные волосы, подбородок в щетине и кричащая рубашка с ацтекским узором отражают все то же свободолюбие. Впрочем, его завтрак – сущее лакомство балованного ребенка: сладкие кукурузные хлопья, горячий шоколад и тост с маслом и клубничным джемом.

Питер раскрывает один из таблоидов и как раз принимается изучать колонки сплетен, когда в зал вваливается Серж. Серж одевался впопыхах, боясь, что завтрак остынет. С его внушительного пуза свисает незаправленная рубашка, и ступает он в одних носках, прижимая обувь к груди. После подъема по винтовой лестнице Серж тяжело дышит.

Едва кивнув в ответ на приветствия братьев, он устремляется к столу и плюхается в свое кресло с широкими подлокотниками. Мягкая алая обивка шумно проседает под его тяжестью. Серж снимает крышку с подноса, хватает нож и вилку и начинает торопливо набивать рот кусками жареных почек, запихивая их в щель между пухлыми, печеночного цвета губами, роняя жирные кусочки на густую козлиную бородку. Помимо почек, завтрак Сержа состоит из четырех яиц всмятку, тарелки кеджери, горки жареной картошки, политой кетчупом и коричневым соусом, изрядного количества оладий с кленовым сиропом и двух ломтей белого хлеба, сдобренных растопленным маслом, а также кувшинчика сливок и двадцати граммов сахара-рафинада к кофе.

Понди редко удерживается от того, чтобы не подтрунить над младшим братцем, который вовсе не заботится о своем здоровье:

– Холестерина хватает, Серж?

– У меня все сгорает, – отвечает тот, не отрываясь от еды.

– Сгорает? Каким же это образом? Ты ведь никогда в жизни не занимался спортом.

– Нервная энергия, – бросает Серж, прикладывая к губам льняную салфетку.

– Можно подумать, ты такой нервный, – ухмыляется Понди.

– А ты и впрямь обеспокоен моим здоровьем, – огрызается Серж, – или тебя гораздо больше волнует, что без меня сыновья Дня перестанут быть Семеркой?

– Ну, и в том, и в другом есть своя правда.

– А-а, братская любовь и своекорыстие. Для сына Септимуса Дня это одно и то же. – Серж берет яйцо и запихивает его в рот целиком, в скорлупе. Щеки надуваются, слышится приглушенный хруст, затем он глотает яйцо с громким, неприятным и нездоровым хлюпающим звуком. – Разве я не прав?

Понди остается лишь рассмеяться:

– Верно замечено, Серж. Верно замечено.

Шестым к завтраку является Торни, второй по старшинству из братьев, обладающий самой привлекательной внешностью. В Торни гены Септимуса Дня и его жены Хироко перемешались, чтобы произвести самый приятный для глаза результат, наделив его блестящими глазами, квадратным подбородком с ямочкой, волосами, которые, как их ни причесать, всегда ложатся правильно, скулами, каким до смерти позавидовал бы любой мужчина, превосходным телом, не нуждающимся в усиленном поддержании формы (в отличие от Понди), врожденным вкусом в одежде и безошибочным умением держать себя в обществе. Торни, по всеобщему признанию, является «лицом» администрации «Дней». Это он отправляется на личную встречу с оптовиками, когда личная встреча с оптовиками совершенно неизбежна; это ему чаще всего приходится успокаивать рассерженного агента по продажам в телефонной беседе или с помощью видеоконференции; это ему выпадает спускаться в торговые залы, когда требуется уладить какие-то сложности. Если Торни и не хватает деловой смекалки, он с лихвой возмещает эту нехватку личным обаянием. Если факты и не решают спора в пользу братьев Дней, то златоусту Торни, как правило, это удается.

Торни улыбается братьям, и улыбка обнажает белоснежные зубы столь совершенной формы, растущие в столь совершенном порядке, что кажется, будто их начертили по линейке и аккуратно вставили. Торни по-приятельски похлопывает Понди по плечу, обходя вокруг стола, чтобы занять свое место. Он садится в старинное кабинетное кресло (перекладины изогнутой спинки – явно ручной работы). Крепкие, красивые ягодицы опускаются на бордовую бархатную подушку, отороченную золотой тесьмой и украшенную по углам золотыми кистями. Завтрак Торни – дыня-канталупа, французский тост с беконом и чай.

Питер лукаво замечает, что Торни сегодня утром выглядит несколько утомленным. Это неправда. Торни, как всегда, выглядит великолепно. Но он подавляет притворный зевок и признается, что сегодняшняя ночь действительно выдалась отчасти «бурной».

– Я так и думал, – оскаливается Питер. – И что же, эта «буря» еще не покинула нас?

– Я отослал ее вниз с кутежной карточкой.

Чедвик быстро осведомляется, положил ли Торни верхний предел тратам.

– «Кусок», – отвечает тот беспечным тоном.

– Надеюсь, Торни, – продолжает Чедвик, – это не единственная мера предосторожности, которую ты предпринял.

– Уж поверь мне, Чедвик, – отвечает Торни с ноткой тщательно дозированного раздражения.

– Прости за чрезмерную опеку, но ты ведь не хуже меня знаешь, что наши конкуренты не преминут наброситься на нас с поношением, чтобы подпортить нам репутацию, подвернись им случай – например, иск об отцовстве.

– Думаешь, мне это нужно больше, чем тебе?

– Я просто хочу сказать, что твое поведение подвергает нас некоторому риску. С честным соперником можно соревноваться, сплетни можно игнорировать, а вот душок скандала заглушить трудно.

Понди, видя, как взъершился Торни, вмешивается:

– Твои женщины из отдела «Удовольствий», да, Торни?