У него такие солдатики! Он их собирает. Из того, что я тебе тут написала, только это должно быть тебе понятно”.

— Что молчишь, Мил? Тебе хорошо со мной?

— Я привыкаю к твоему имени. В постели почему-то имена звучат по-другому. Мне это так странно — Коля. Николай. Тебя всегда так звали?

— А как еще?

— Ну, как-то… Микола, может, или еще как…

— Я всегда был Николай. В школе звали Почтарь — голубями занимался, у меня была, наверное, самая последняя голубятня в Москве, в Сокольниках.

— Странно. Николай. Я — Мила, — она повернулась к нему лицом. — И мы — тут.

— А где еще? — спросил он, хотя и ему самому это всегда было удивительно: тела всегда так быстро находят друг друга, доверяясь каким-то непонятным, независимым от разума измерениям.

— Сначала ты должен был мне понравиться, мы должны с тобой долго встречаться, и только потом… Я всегда думала, что должно быть так. И, знаешь, никогда неполучалось, — говорила она, продолжая его разглядывать. — А что это у тебя здесь?

— Шрам. Я в прошлом спортсмен, гимнаст, но вот руку сломал. Сильно. И со спортом — конец. Не считая, жены.

— Что, значит, “не считая жены”. Жена — это спорт?

— С ней — да. Только спорт. Ради спорта.

— Не понимаю.

— И не поймешь, этого понять нельзя. Я сам не понимаю.

Эта тема раздражала его, он встал с кровати. Она увидела в проеме окна силуэт плотной мужской фигуры. Николай поставил диск в музыкальном центре. Подсветка из приемника подкрасила комнату синим цветом.

— Я пойду в душ.

— Теперь ты торопишься меня смыть?

Он подошел к кровати, где она лежала, поцеловал и сказал:

— Нет. Тебя я смывать не хочу. Приходи ко мне.

Мила осталась одна и только теперь увидела спальню. На всех стенах, не считая той, где было окно, горизонтально и вертикально, специальными приспособлениями были пристегнуты лыжи, и на каждой паре висела табличка. Как поняла Тулупова, это были надписи с тех соревнований, когда эта пара принесла ее обладательнице медаль.

Над кроватью, у изголовья, крепились маленькие детские лыжи с забытыми креплениями на черных резинках. Людмила помнила из детства — у нее тоже были точно такие. Но в родном Червонопартизанске снег то выпадет, то растает, и от зимних уроков физкультуры у нее осталось одно впечатление — пронизывающий ветер, она несет лыжи и портфель. Лыжи выпадают из рук, кольца на палках спадают с загнутых концов, разлетаются в разные стороны, она пытается их закрепить снова и снова и так с мучениями доходит до школы. Там узнает, что урок отменяется. Лыжи хочется бросить, сломать, но их так долго доставал отец, а потом, сверяя каждое свое действие с клочком инструкции, устанавливал крепления, что они становились тем, без чего жить нельзя. На следующей неделе все повторялось, урок опять отменяли, а потом кончалась короткая украинская зима. Иногда, она на лыжи так и не становилась ни разу за сезон, только носила туда и обратно.

Мила встала с кровати, завернулась в одеяло, подошла к стене и прочитала первую попавшуюся табличку на лыжной паре: “1998 год. Финляндия. Чемпионат Европы. 15 км. Гонка преследования. Бронзовая медаль”. За этой надписью был целый незнакомый мир. Она поняла, что заглянула туда, где не могла оказаться никогда.

Кошка проскользнула мимо ее ног, задев как бы случайно хвостом, напоминая, зачем она здесь. Мила вышла в коридор и приоткрыла дверь в ванную. Николай стоял за прозрачной занавеской, и теплая вода скатывалась по телу.

— Там столько лыж, — сказала она, заходя под горячую струю воды. — Музей.

— Да, одни лыжи…

— Она кто?

— Светлана Кулакова.

— Кажется, слышала такую фамилию. Но ты-то — Вольнов.

— Когда я с ней познакомился, она была начинающая спортсменка, молодежные игры выиграла, считалось это большое достижение. Она думала, что имя уже есть, ее знают. Поженились — и решили не менять фамилии.

— И что потом?

— Ничего, сейчас в Словакии…

— …а ты со мной. Почему?

— Тебе это интересно? — спросил Вольнов.

— А почему нет?

— Пожалуйста: сначала я преуспевающий спортивный журналист — она молодая лыжница, призер, вот-вот войдет в сборную. Общие интересы. Дома: кто кого на каком кругу обставил, мазь, крепления, диеты, тренеры, стратегия гонки, интриги, спорткомитет, премиальные… От турнира к турниру, каждый день. Ее победы — мои. А потом — раз, из сборной выкинули, результаты не пошли. Тренер свою жену стал тянуть. И говорить не о чем. На кухне сидим, вилки бьются о тарелки — финиш.

— Но сейчас она…

— Сейчас она — да! Все снова в порядке. У лыжниц второе дыхание открывается после родов. Родят и еще могут бегать чуть ли не до пятидесяти.… Родили Ванечку. Для лыж. Специально. Отдала его теще, а сама бегает. Заедет, отдохнет, очередную пару на стенку повесим, навестим ребенка и снова километры накручивать. Интересно?

— Очень.

— А мне нет.

— Ты ее любишь?

— Сегодня — только тебя.

— А завтра?

— Завтра, пожалуй, тоже тебя…

— Иди ко мне, мальчик… Тебя пожалеть?

— Как хочешь.

Они долго стояли под душем, как бы промокая в этом разговоре о себе, а затем Вольнов неожиданно спросил:

— А тебе в библиотеке не скучно?

— Не знаю. Мне нет. Я работала в сборочном цеху и была беременна. У меня живот был… Меня перевели в библиотеку. На время. А оказалось навсегда. И там началась жизнь. Была одна женщина. Вернее, две. Две женщины. Одна еврейка ярко выраженная, другая — …просто Юля Смирнова. …Ты меня гладишь — я не могу сосредоточиться. …Они мне помогли. Все мне рассказали. Не дали пропасть. Тебе это интересно?

— Интересно.

— А мне теперь почему-то не очень.

— Всегда получается как-то странно: русским помогают евреи. Они как-то присматривают за нами, что ли, чтобы мы ничего не натворили. У меня тоже была одна еврейская женщина в десятом классе, она была старше меня лет на семь, тогда это казалось много… — Вольнов на секунду задумался, что-то вспоминая. — В общем, она такая была… хотя роман был всего месяца два-три не больше… Тебе это интересно?

— Кажется, не очень. Я не люблю эту тему. У тебя такое душистое мыло!

— Мыло — отличное, оно из Израиля, кстати.

И оба улыбнулись, каждый своей еврейской истории в жизни.

Теперь день начинался с того, что в библиотеке она сразу, после включения общего света, отдергивания штор, что с первого дня работы было у нее отлаженным деловым ритуалом настоящей хозяйки, нажимала кнопку компьютера и, дождавшись его полной загрузки и всех необходимых соединений, заходила на свой постыдный сайт. Если неподалеку находилась помощница, студентка из Гомеля Машуня, Тулупова обходила компьютер стороной, но чувствовала, как тянет ее к окну сообщений на своей странице.