Часто бывает в жизни, что моменты, которых мы ждем с особым нетерпением, приносят глубокое разочарование. Сейчас, без сомнения, был один из таких случаев. Все бесконечные часы на равнине, перед лицом смертельной опасности, измотанный путешествием, с мозолями от седла, он мечтал снова увидеть Арди. И то, что он воображал себе, не очень-то соответствовало поспешному и грубому совокуплению на столе в безвкусно обставленной гостиной. Когда они закончили, Джезаль сунул поникший член обратно в штаны и почувствовал себя виновным, пристыженным и чрезвычайно жалким. Щелкнул замок на ремне — и ему захотелось разбить лоб о стену.

Она поднялась, опустила юбки и расправляла их, глядя в пол.

Он прикоснулся к ее плечу.

— Арди…

Она сердито скинула его руку и отошла в сторону. Потом, отвернувшись, бросила что-то на ковер позади себя. Послышался стук. Ключ от двери.

— Можешь идти.

— Что?

— Иди! Ты получил то, чего хотел?

Не веря собственным ушам, Джезаль облизнул окровавленную губу.

— Ты думаешь, это то, чего я хотел?

В ответ не раздалось ни слова.

— Я люблю тебя.

Она сдавленно кашлянула, словно ее вот-вот вырвет, медленно покачала головой и спросила:

— Зачем?

Он уже сомневался во всем. Он сомневался в своих намерениях и чувствах. Он хотел начать снова, но не знал как. Все превратилось в необъяснимый кошмар, и ему очень хотелось очнуться.

— Что значит «зачем»? О чем ты?

Она наклонилась вперед, сжав кулаки, и закричала ему в лицо:

— Я мерзкое ничтожество! Все, кто меня знает, ненавидят меня! Мой собственный отец ненавидел меня! Мой собственный брат! — В ее голосе послышалась хрипота, лицо перекосилось, от гнева и отчаяния изо рта брызгала слюна. — Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Я дерьмо, вот я кто! Ты можешь понять это?

Арди закрыла лицо руками и повернулась к нему спиной. Плечи ее задрожали.

Он, моргая, смотрел на нее, его губы дрожали. Прежний Джезаль дан Луфар, наверное, схватил бы ключ, поспешил покинуть комнату и очутиться на улице, чтобы никогда сюда не возвращаться, да еще был бы рад, что так легко отделался. Новый Джезаль размышлял об этом. Он размышлял об этом напряженно. У него было больше силы воли, чем у того, прежнего. Во всяком случае, он убеждал себя в этом.

— Я люблю тебя.

Слова, произнесенные его окровавленным ртом, имели явный привкус лжи, но он зашел далеко, слишком далеко, чтобы поворачивать назад.

— Я по-прежнему тебя люблю.

Он прошел по комнате и, хотя Арди пыталась его оттолкнуть, обнял ее.

— Ничего не изменилось.

Разворошив ее волосы, он прислонил ее голову к своей груди. Она тихо плакала, захлебываясь от рыданий и пуская сопли на его парадный мундир.

— Ничего не изменилось, — прошептал Джезаль.

Но на самом деле все было наоборот.

Они сидели не так близко, чтобы их единение было очевидно для всех.

«Просто двое мужчин, между делом опустившие зады на одну скамейку».

Стояло раннее утро. Солнце нестерпимо слепило глаза Глокты и бросало золотые отблески на покрытую росой траву, на шелестящую листву, на бегущие ручьи в парке, но в воздухе ощущалась предательская прохлада. Лорд Веттерлант был ранней пташкой.

«И я тоже, выходит. Ничто так не побуждает человека пораньше покинуть постель, как постоянная бессонница от нестерпимых приступов боли».

Его светлость сунул руку в бумажный пакет, вытащил щепотку хлебных крошек, зажав их между указательным и большим пальцами, и бросил под ноги. Целая толпа надутых от важности уток уже собралась вокруг, и теперь они яростно нападали друг на друга, пытаясь ухватить побольше крошек. Пожилой вельможа наблюдал за ними, и его изборожденное морщинами лицо походило на плохо натянутую бездушную маску.

— Я не питаю иллюзий, наставник, — произнес он монотонно, почти не шевеля губами и не глядя на собеседника. — Я не такая важная персона, чтобы принимать участие в этом состязании, даже если бы захотел. Но моей важности хватит на то, чтобы получить хоть какую-то выгоду от этого. И я намереваюсь получить все, что могу.

«Значит, давай сразу к делу. Нет нужды болтать о погоде, или о детишках, или о сравнительных достоинствах разноцветных уток».

— В этом нет ничего постыдного.

— Не думаю. У меня семья, которую я должен кормить, и она растет с каждым годом. Я решительно не советую заводить слишком много детей.

«Ха, это точно не проблема».

— Кроме того, я держу собак, их тоже надо кормить, и у них отменный аппетит.

Веттерлант глубоко и сипло вздохнул, бросив птицам еще крошек.

— Чем выше поднимаешься, наставник, тем больше тех, кто от тебя зависит, скулит, желает получить объедки с твоего стола. Печально, но факт.

— На вас лежит большая ответственность, милорд. — Лицо Глокты передернула судорога, он почувствовал спазм в ноге и постарался осторожно выпрямить ее, пока колено не щелкнуло. — Могу ли я узнать, насколько большая?

— У меня есть мой собственный голос, и я контролирую трех других заседателей в открытом совете. Это семьи, связанные с моей собственной узами соседства, дружбы, брака или по давней традиции.

«Подобных связей может оказаться недостаточно в нынешние времена».

— Вы уверены в этих троих?

Веттерлант обратил свои холодные глаза к Глокте.

— Я не глупец, наставник. Цепь, на которой я держу своих псов, весьма надежна. Я уверен в них. Настолько, насколько можно быть уверенным хоть в чем-то в наши неспокойные времена.

Он бросил еще щепотку крошек на траву, и утки закрякали, начали клевать и бить друг дружку крыльями.

— Четыре голоса, значит.

«Во всяком случае, кусок большого пирога».

— Четыре голоса.

Глокта закашлялся и быстро проверил, нет ли вокруг подслушивающих. Девушка с трагическим лицом безразлично смотрела на воду в самом конце тропинки. Два помятых офицера королевской гвардии сидели на скамейке довольно далеко в другой стороне и громко спорили, кто из них больше выпил накануне ночью.

«Возможно ли, что эта печальная особа шпионит в пользу лорда Брока? А эти два офицера — доносчики верховного судьи Маровии? Мне везде мерещатся агенты. А ведь так и есть на самом деле. Агенты повсюду».

Он понизил голос и перешел на шепот:

— Его преосвященство предлагает пятнадцать тысяч марок за каждый голос.

— Понятно. — Полуопущенные веки Веттерланта едва заметно дернулись. — Но этого мяса едва хватит только на моих собак. На мой собственный стол уже ничего не останется. Я должен вам сказать, что лорд Барезин — иносказательно, конечно, — уже предложил мне восемнадцать тысяч за голос, а в придачу великолепный участок земли рядом с моим поместьем. Леса, где можно охотиться на оленей. Вы охотник, наставник?