Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Дженни передала мне весь этот разговор, я высказал несколько своих предположений, куда можно было послать мисс Уитман вместе с ее «хо-хо-хо» и тридцатью пятью сотнями в придачу. Тогда Дженни спросила, не хочу ли я вылететь из Школы Права и взять ее на содержание до тех пор, пока она будет учиться на курсах, готовящих преподавателей публичных школ. В течение двух секунд я напряженно обдумывал ситуацию и, наконец, пришел к краткому и корректному заключению:
— Bullshit.
— Очень убедительно, — заметила моя жена.
— А ты думала, я скажу: «хо-хо-хо»?
— Нет. Просто привыкай есть спагетти.
Я привык. Научился любить спагетти, а Дженни научилась готовить из макарон все что угодно. С нашими летними приработками, ее жалованьем и моими предполагаемыми доходами от запланированной ночной работы на почте во время Рождества мы жили весьма сносно. Конечно, было много фильмов, которые мы так и не посмотрели (и концертов, на которые она так и не сходила), но концы с концами мы все-таки сводили.
Но на этом все и кончалось. Я хочу сказать, что наш образ жизни круто изменился. Мы оставались в Кембридже, и теоретически Дженни могла по-прежнему играть во всех своих оркестрах. Но не хватало времени. Из Шейди Лейн она приходила совершенно измученная. А еще надо было приготовить обед (ели мы только дома: питание в другом месте выходило за рамки наших максимальных возможностей). Между тем мои друзья оказались достаточно предупредительными и оставили нас в покое. То есть они не звали в гости нас, а мы не звали в гости их — надеюсь, вы меня поняли.
Мы даже забросили футбольные матчи.
Как член Варсити Клуба я имел право бронировать роскошные клубные места в престижный пятидесятиярдовый ряд. Но это стоило шесть долларов, а на двоих — двенадцать.
— Нет, — спорила Дженни. — Это стоит только шесть долларов. Ты можешь сходить без меня. Ведь я ничего не знаю о футболе, кроме того, что люди там орут: «А ну, дай ему еще!» Но именно поэтому ты его обожаешь, и именно поэтому я хочу, чтобы ты пошел туда, черт подери!
— Слушание дела закончено, — обычно отвечал я, будучи все-таки мужем и главой семьи. — И потом я могу использовать это время, чтобы позаниматься…
Тем не менее, все субботние вечера я проводил, прижав к уху транзистор и наслаждаясь ревом болельщиков, находившихся всего в миле от меня — и в то же время совершенно в другом мире.
Я воспользовался своими привилегиями члена Варсити Клуба, чтобы достать билеты на матч с участием йельской команды для Робби Уолда, моего приятеля из Школы Права. Когда Робби с благодарным шумом наконец покинул нашу квартиру, Дженни попросила еще раз объяснить ей, кто имеет право сидеть на роскошных местах, принадлежащих Клубу. Я повторил, что места эти предназначены исключительно для тех, кто доблестно защищал честь Гарварда на полях спортивных сражений независимо от их возраста, веса и социального положения.
— И на водах тоже? — уточнила она.
— Спортсмен — всегда спортсмен, — ответил я, — сухой он или мокрый.
— За исключением тебя, Оливер, — сказала она. — Ты у меня ледяной.
Я постарался закрыть тему, допустив, что Дженни, как обычно, просто щелкнула меня по носу, и, не допуская, что в ее вопросе содержится нечто большее, чем элементарный интерес к спортивным традициям Гарвардского университета. Ну, например, легкий намек на то, что, хотя стадион и вмещает сорок пять тысяч человек, тем не менее, все бывшие гарвардские спортсмены сидят в одном престижном ряду. Все. Старые и молодые. Мокрые, сухие и даже ледяные. И неужели только из-за этих несчастных шести долларов я не ходил по субботам на стадион?
Нет, если у нее на уме и было еще что-нибудь, я бы предпочел об этом не говорить.
Мистер и миссис Оливер Бэрретт III
имеют честь пригласить вас на обед по случаю шестидесятилетия мистера Бэрретта. Обед состоится в субботу шестого марта и семь часов в Дувр Хаус, Ипсвич, Массачусетс.
R. S. V. Р.[12]
— Ну? — спросила Дженнифер.
— Ты еще спрашиваешь? — сказал я, конспектируя дело «Штат против Персиваля», ставшее чрезвычайно важным прецедентом в уголовном законодательстве.
Дженни помахала приглашением, чтобы привлечь мое внимание.
— Я думаю, что уже пора, Оливер, — сказала она.
— Пора сделать что?
— Ты прекрасно знаешь, что, — ответила она. — Неужели ему надо ползти сюда на четвереньках? Я продолжал писать, пока она меня обрабатывала.
— Олли, он же пытается помириться с тобой!
— Ерунда, Дженни. Конверт надписан рукой моей матери.
— А мне показалось, ты сказал, что и не взглянул на него! — чуть ли не закричала Дженни. — Олли, ну подумай, — продолжала она умоляюще. — Ему же исполняется шестьдесят лет, черт побери! Откуда ты знаешь, дотянет ли он до того времени, когда ты , наконец, соизволишь помириться с ним?
Я проинформировал Дженни в примитивнейших выражениях, что примирение никогда не произойдет, и попросил ее любезно разрешить мне продолжать мои занятия. Она молча уселась на краешке подушечки у моих ног. Хотя Дженни не издавала ни звука, я вскоре почувствовал, что она пристально разглядывает меня. Я посмотрел на нее.
— Когда-нибудь, — сказала она, — когда тебя будет «доставать» Оливер V…
— Его никогда не будут звать Оливер, уж в этом-то будь уверена! — рявкнул я.
Она не стала кричать на меня, как делала это обычно, когда я повышал голос.
— Послушай, Ол, даже если мы назовем его «Клоун Бозо», этот ребенок все равно будет отвергать тебя, хотя бы только потому, что ты известный гарвардский спортсмен. А к тому времени, как он станет первокурсником, ты, возможно, уже будешь заседать в Верховном Суде!
Я сказал ей, что наш сын наверняка не будет отвергать меня. Она поинтересовалась, почему я так уверен в этом. Я не смог представить никаких доказательств. То есть я просто знал, что наш сын не будет отвергать меня, но я не мог точно сформулировать почему. И тогда Дженни вдруг сказала ни с того ни с сего:
— Оливер, твой отец любит тебя. Он любит тебя точно так же, как ты будешь любить Бозо. Но у вас, Бэрреттов, так чертовски развито чувство собственного достоинства и соперничества, что всю свою жизнь вы можете думать, что ненавидите друг друга.
— Если бы не ты, — пошутил я.
— Да, — согласилась она.
— Обсуждение дела прекращено, — сказал я, будучи как-никак мужем и главой семьи.
Я снова уставился в дело «Штат против Персиваля», и Дженни встала. Но тут она вспомнила еще кое-что.
— Но еще надо решить вопрос с «R. S. V. Р.». Я заметил, что выпускница Рэдклиффа по классу музыки, вероятно, могла бы сама придумать краткий, но любезный негативный ответ безо всякой профессиональной помощи.