«…Так что не гоните чернуху, начальник! Не там роете! Вы среди „ганфайтеров“ пошустрите! Слыхали? Хлопцы Капустняка… Бывшие, понятно, Капустняк-то — аминь, вечная память! Вот его хлопцы как раз со „стволами“ ходили. Почему? А потому, что им боженька разрешил, ясно?..»

Я нажала на «stop», чтобы записать самое важное в протокол. Итак, «хлопцы Капустняка». Видимо, личная охрана или спецгруппа, вроде внутренней полиции. У «братвы» такое встречается.

— -Вот, блин, словечко выдумали! — недовольно скривился дуб. — «Ганфайтеры», мать их!

— Язык оторву! — вздохнула я. — Не им — вам, господин Изюмский. За «мать», чтоб неповадно было.

— Да ну, блин!.. — смутился племянничек, но я была неумолима.

— И без «блин»! А «ганфайтер» — это по-английски. Точнее, по-американски, так на Диком Западе стрелков Называли. Вестерны смотрели?

По виду дуба стало ясно, что слово «вестерн» тоже нуждается в переводе.

— Ладно, слушаем…

«… Только боженька у них живой. Понятливый бог. Он им и разрешает. Как чего? „Мокруху“, бля, разрешает, со „стволами“ ходить разрешает. А вот как, это уж вы сами, гражданин начальник, выясняйте. Может, жертвы особые, а может, просто боженька в законе. Да не знаю, какие жертвы! Не знаю! Кровь, говорят, нужна. Кровью этой их бог Первач-псам глаза вроде как замазывает. А не знаю кто; говорят, и все. И чья кровь, не знаю! Все, гражданин начальник, чего ведал, все как на духу! А мочить — западло, так что не я это, и кошка не моя!.. И вообще, по сторонам хранители мои, избавители от всяких властей и их мудростей, от всяких чинов и их подчинов, от всех мундиров и их командиров…»

— Дальше неинтересно. Эра Игнатьевна, — не став слушать заговор на «ментовские козни», известный всякому блатному, дуб выключил магнитофон. Отхлебнул чай, вновь скривился. — И как вы такое пьете, блин!..

— Зажигалку! — потребовала я и, получив требуемое, щелкнула кремнем. — А теперь — язык. Вытягивайте, вытягивайте!

Господин Изюмский покосился на лиловый огонек и на всякий случай отодвинулся подальше. Я встала, взяла охломона за ухо:

— Еще раз услышу — точно язык спалю. Или отрежу — по вашему выбору. Если не воспринимаете меня как женщину, воспринимайте как старшего по должности.

Ухо дрогнуло, и я еле удержалась от продолжения экзекуции.

— Уже и сказать нельзя! — пробурчал Изюмский. — Женщину… А вы меня, б… То есть вы меня разве как мужчину воспринимаете?

От такой наглости я настолько оторопела, что даже не стала отвечать. Мужчина Изюмский!

Я пододвинула к себе магнитофон, но дуб покачал головой:

— Говорю ведь, нет там больше ни… ничего! Там дальше про собак каких-то. Не Святого Георгия, обычных…

Собак! «Кровь, говорят, нужна. Кровью этой их бог Первач-псам глаза вроде как замазывает… И чья кровь, не знаю!»

Не знает?!

«…Ну, подтверждаю. Так точно, двенадцать собак. И двор мой, и клетки мои, и собаки. Да только вы мне, гражданин начальник, ничего не пришьете! Собаки бродячие, так что отловил я их даже с пользой. А то бегают, народ зазря кусают! А на кой они мне, это, извините, мой личный интерес! Одну продам, другую подарю…»

То-то в городе собаку не встретишь! Один дюжину поймал, другой — две. Собаки… А люди? Бомжи с вокзала?

— Володя, где сейчас этот тип?

— Этот? — Дуб потер ухо, обиженно вздохнул. — Как по делу, так сразу «Володя»! Помер он. В камере на помочах повесился. Я так, Эра Игнатьевна, смекаю: ребята из угро его прижали, вот он и решил на Капустняка свалить. Капустняка ведь мертвым считали! А не вышло!

Не вышло. Услышали — и помогли приспособить помочи. То ли сам Панченко, то ли кто-то из его «ганфайтеров».

— Я, Эра Игнатьевна, эту, ну, версию придумал.

Я чуть было не переспросила по поводу глагола, но сдержалась. А вдруг и вправду придумал? Великое чудо Маниту — мыслящее древо. Quercus sapiens.

— Панченко, который Капустняк, он все эти годы не светился особо. Мы-то знали, но доказать ни черта не могли. А месяцев восемь назад… вот…

Дуб порылся в папке и вынул ксерокопию статьи. Бог мой, на английском!

— Его это… ФБР засекло. Один пи… то есть тип согласился дать показания. Короче, в Штаты ему путь заказали, и в Израиль тоже, и во Францию. А потом и у нас на него материал появился. Говорят, «Тамбовцы» подкинули.

— …И Панченко решил инсценировать собственную гибель, — кивнула я. — Логично, если бы не два «но». Его смерть подтвердил Интерпол, ас этой конторой даже «железнодорожникам» не сладить. И второе: почему он здесь, а не где-нибудь в Белизе?

Дуб задумался — крепко, до скрипа извилины.

— А дела у него тут! Деньги, гад, припрятал или чего еще. А Трищенко, бармен который, болтать стал или пуганулся, к нам решил прийти. Вот Капустняк Очковую и натравил!

Версия вполне годилась. В нее вписывались даже сгинувшие собаки и таинственный «боженька». Кто знает, чего могли эти штукари выдумать?

— Гражданин Крайцман — биохимик, — проговорила я вслух. — Биохимик, собачки, кровь, новая работа…

Дуб удивленно моргнул. Пришлось пояснять с самого начала; естественно, без упоминаний остальных участников молитвинской эпопеи. Господин Изюмский долго чесал затылок, затем вновь скрипнул извилиной:

— Вот, блин!.. То есть надо же! Крайцман! Так ведь я ейной… в смысле, евойной мамаше зачет сдавал! Она на этой, как его, кафедре! Начальник!

— Какой зачет? — поразилась я, почему-то сразу подумав о военной подготовке. «Побатальонно! В колонну по три!.. Противогазы надеть!»

— По «скобарю» зачет! — дуб вздохнул. — В академии. Ну, крута! Заочников только что не убивает! С пятого раза сдал, потом две недели хромать пришлось.

Вспомнился лязгающий, словно танковые гусеницы, голос в телефонной трубке, и я невольно пожалела племянничка. Само собой представилось: стальная рука берет «Вована» за шкирку, кидает на татами (или на что там сейчас кидают?), стальная нога бьет в промежность…

— Значит, теперь закрепляете навыки на подследственных?

Дуб вновь вздохнул и зачем-то оглянулся — не иначе грозный призрак мадам Крайцман встал за спиной.

— И сынка ейного… евойного видел. С виду пуздрыч носатый, я его в шутку позвал побуцкаться — а у него черный пояс оказался… если б еще понять, на чем он меня прихватил!..

Ай да семейка! Видать, архарам тараканьего полковника пришлось туго!

— Так, выходит, Эра Игнатьевна, у них где-то кубло есть? Не в городе? Эх, знать бы, где искать, враз бы накрыли!

Я-то знала. Объект «Психи Голицыны». Эй, психи, ау!

А еще есть такая беда — совещание называется. И наш Никанор Семенович — великий дока по части убивания времени, толчения воды в ступе и всего, этому социально близкого. Вот и сегодня… Суббота же, блин, как выразился бы господин Изюмский. И действительно — «блин»! Два часа отсидели, глазами прохлопали — и что узнали? Что двух кентов мертвых нашли? Так это я с самого утра слыхала. Упились самогонкой с дихлофосом — и коньки отбросили, а нам отдуваться, потому как меж кентавров по просторам Дальней Срани слушок прошел, вудто товарищей их жорики забили до смерти, а экспертиза «липу» подмахнула. Похоже, Никанору Семеновичу крупно за этих кентов в мэрии влетело, вот он за нас и взялся. И что теперь делать? Беседы проводить о культурном потреблении дихлофоса?