Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На порог вышла тощая жена Хэ Сяоюна и сказала с усмешкой:
– Раз твой Сюй Саньгуань такое золото, что ж ты на моего Хэ Сяоюна рот разеваешь?
Увидев, что жена Хэ Сяоюна усмехается, Сюй Юйлань тоже усмехнулась и сказала:
– Одна баба много в прошлой жизни грешила, вот и получила: сына родить не может, одни девчонки. Вырастут, и поминай как звали, продолжат чужой род, а для своих предков и свечку некому поставить.
Жена Хэ Сяоюна выскочила за порог и хлопнула себя по ляжкам:
– Вот бестыжая баба: от чужого мужа сына прижила, а еще и гордится.
Сюй Юйлань ответила:
– Эта баба трех сыновей подряд родила, как ей не гордиться?
Жена Хэ Сяоюна поинтересовалась:
– Три сына – от разных мужиков, а всё гордишься?
– А кто сказал, что две дочки от одного?
– Только у таких, как ты, шлюха, может быть несколько мужиков!
– А ты не шлюха, что ли? Ты посмотри, что у тебя между ног. Да у тебя там целый магазин – заходи, народ честной.
– Ну, если у меня – магазин, то у тебя – уличный сортир!
Пришел человек к Сюй Саньгуаню и сказал:
– Сюй Саньгуань, ты иди скорей, твоя баба с Хэ Сяоюновой вконец взбесились. Уводи свою побыстрее, не то и вовсе сраму не оберешься.
Пришел другой и объявил:
– Сюй Саньгуань, твоя баба с Хэ Сяоюновой сцепились, волосы друг у дружки дерут, плюются, кусаются.
Пришел наконец Фан-кузнец:
– Сюй Саньгуань, я только от ворот Хэ Сяоюна, там столько народу собралось – человек тридцать точно будет, потешаются над твоей Сюй Юйлань. А они с Хэ Сяоюновой женой и дерутся, и ругаются, такое там несут – и слушать-то стыдно, люди ржут. А я еще слышал – шепчутся, говорят, ты кровь продал, рога купил…
Сюй Саньгуань ответил:
– Пусть ее…
Сел Сюй Саньгуань за стол на табуретку и сказал Фану-кузнецу, что у двери стоял:
– Нечего нам с ней терять: разбитая кринка не может разбиться, забитая свинка ножа не боится.
И тут Сюй Саньгуань вспомнил про Линь Фэньфан, у которой коса была до пояса. Она вышла замуж за человека в очках и родила сына и дочку, после чего начала толстеть. Тогда же она остригла косу и стала носить коротую стрижку. И хотя шея у нее стала короткая, плечи толстые, пальцы мясистые, а талия вообще пропала, Сюй Саньгуань продолжал возить ей лучших куколок шелкопряда.
Теперь Линь Фэньфан часто ходила по улице с корзиной с покупками. В корзине лежали то соль, постное масло, уксус и соевый соус, то овощи, а иногда жирный кусок свинины или пара толстолобиков. С той же корзиной она ходила к реке стирать белье. В таком случае в другой руке она всегда несла скамеечку. Дело в том, что теперь ей трудно было сидеть на корточках – ноги дрожали. Поэтому она садилась у реки, скидывала туфли и носки, засучивала штанины, ставила ноги в воду и только после этого принималась за стирку.
Когда она, покачиваясь и посмеиваясь, медленно шла по улице, все знали, что это та самая Линь Фэньфан, которая не ест ни риса, ни мяса, а только пьет воду, но всё равно самая толстая в городе.
Сюй Юйлань часто видела ее по утрам на базаре – она неспешно ходила между лотками, торговалась с крестьянами, а потом опускалась на землю и выбирала зелень, капусту, сельдерей… Сюй Юйлань говорила детям:
– Знаете Линь Фэньфан с шелковой фабрики? Ей шитья надо на двоих.
Линь Фэньфан знала, что Сюй Юйлань – жена Сюй Саньгуаня, родила ему трех сыновей и совсем не растолстела, только живот чуть выпятился. Она слышала, как Сюй Юйлань покрикивает на торговцев – после этого они и цену ей давали хорошую. Сюй Юйлань никогда не толкалась, чтобы выбрать снедь, она просто забирала весь товар к себе в корзину, а потом садилась на корточки (одежда натягивалась, и было видно тонкую талию) и выкидывала оттуда то, что ей не нужно, да еще успевала зыркать по сторонам.
Как-то Линь Фэньфан сказала Сюй Саньгуаню:
– Я знаю твою жену – красавицу у жаровни, она работает на улице Футан. Родила тебе троих сыновей, а до сих пор выглядит как девочка, не то что я, толстуха. И ловкая, и на базаре никому спуску не дает.
Сюй Саньгуань ответил:
– Она ведьма. Чуть что не по ней – садится на порог и орет на всю улицу. И мне еще девять лет назад рога наставила…
Линь Фэньфан хихикнула. Сюй Саньгуань продолжил:
– Я теперь жалею, что не на тебе женился, ты бы меня не обманула. Ты во всем лучше, чем Сюй Юйлань, даже имя у тебя и звучит лучше, и пишется красивее. Разговариваешь мягко, спокойно, а Сюй Юйлань днем орет, ночью храпит. Ты домой приходишь, дверь закрываешь, и никто твоих домашних дел не знает. Мы с тобой столько лет работаем – так я о твоем муже ни слова дурного от тебя не слышал. А Сюй Юйлань если три дня не поорет на пороге – ей невмоготу, будто месяц на горшок не ходила. Но это всё чепуха. Главное, что она мне девять лет назад рога наставила, а я ничего бы и не узнал, если бы Первый не напоминал все больше этого ублюдка Хэ Сяоюна.
Сюй Саньгуань от волнения вспотел, и Линь Фэньфан обмахнула его веером.
– Я не такая красивая, как твоя Сюй Юйлань.
– Нет, ты красивее. Была красивее.
– Так то была. А теперь вон как растолстела.
– А тогда ты бы за меня пошла?
Линь Фэньфан усмехнулась:
– Не помню.
– Как это так не помнишь?
– Да ведь десять лет прошло.
Во время этого разговора Линь Фэньфан лежала на кровати, Сюй Саньгуань сидел рядом на стуле, а очкастый муж смотрел на них обоих в висевшее на стенке зеркало. Дело в том, что Линь Фэньфан сломала ногу. Она, когда постирала белье, хотела встать и левой ногой поскользнулась на арбузной корке. Рухнула и сломала правую ногу.
В тот день Сюй Саньгуань привез в цех коконы и не увидел Линь Фэньфан. Потолкался среди работниц, так ее и не дождался и воскликнул:
– Что ж она так долго? В туалет, что ли провалилась?
– Это мы туда можем провалиться, а такой толстухе бояться нечего! Видишь, ее станок выключен? Она ногу сломала, лежит в гипсе. Мы ее уже проведали, а ты когда пойдешь?
И Сюй Саньгуань подумал: «Сегодня и пойду».
Линь Фэньфан лежала на кровати в цветастых трусах и обмахивалась веером. Правая нога была в гипсе, а левая голая. Увидев Сюй Саньгуаня, Линь Фэньфан прикрыла ноги одеялом. Ее тело возлежало на постели, словно живописные руины, особенно впечатляли разметавшиеся пышные груди. Из-под одеяла проступали величественные очертания ног.
– Ты какую ногу сломала?
– Эту.
– Правую?