Все восемь с половиной месяцев Торинова похода отец Целестин места себе не находил, то воображая, что попали дракары в бурю и как один утонули и не спасся никто из пучины, то мнилось ему, что пали все дружинники в схватке жестокой с дикими восточными племенами словинов и литов, и много ещё картин престрашных и прегорестных вставало пред внутренним взором монаха… Он и думать забыл, что мальчишку непременно испортят все эти разбои и (по большей части) бессмысленные убийства и насилия. Что и говорить, жестокости викингам было не занимать — каждый вставший против них с оружием должен был погибнуть. Отец Целестин уже давно понял, как ему повезло, когда он повстречался в Эгейском море с ярлом Эльгаром, — ведь запросто могли или мечом ткнуть, или за борт выбросить. А когда в сентябре вернулись в Вадхейм два корабля, ведомые Нармундом, монаха чуть удар не хватил: где же Торин?! На все вопросы Нармунд только руками развёл и сказал, что конунг повёл свои ладьи на восток и пускай толстяк не боится, ничего с ними не станется. Понятно, что святого отца ободрительные сии речи ничуть не успокоили, и он ежевечерне возносил молитвы всем святым и Деве Марии с просьбами хранить Видгнира (он же почти христианин!!) от любых опасностей. Неизвестно, стал ли странный сон монаха ответом на эти молитвы, или то проявилось участие иных сил, но на следующую ночь по возвращении домой Нармунда отцу Целестину отнюдь не полегчало, скорее наоборот.

Вечером монах забрал у воеводы свою часть добычи — несколько тяжеленных рукописей, которые, как оказалось, находились на римском корабле, шедшем в Британию. Из описания отец Целестин понял: то была папская миссия на остров, а потом из рассказа Нармунда стало известно, что викинги перебили только матросов да нескольких бывших на корабле солдат-наёмников. Помня, как выглядел и одевался отец Целестин, дружинники поступили до крайности гуманно — оставили жизни двум десяткам монахов в рясах и с тонзурами, а потом попросту бросили ограбленное судно, оставив на нём трупы моряков и военных да вопящих от ужаса святых отцов, предоставив им самим довести корабль до берегов Британии. Отец Целестин только крестился и шептал молитвы за упокой безвинных душ, но книги взял, прихватив заодно и маленький бочонок сладкого красного вина, явно произведённого на Крите. Ну что с этими норманнами поделаешь? И как небеса не разверзлись и не поразили громом этих бесов в человеческом облике, которых не останавливает даже святой крест и знамя Папы Льва IV? Впрочем, новые книги уже безраздельно завладели думами святого отца…

Забыв обо всём, до глубокой ночи отец Целестин просматривал драгоценные фолианты и, сам того не заметив, уснул за столом, ибо и критское вино не оставлял он без внимания. И вдруг воображению его представилась болотистая дельта широкой реки, озарённая лунным светом, небольшой вытянутый островок там, где сплошные воды распадались на два рукава, выходящие к морю. На островке пылали костры, ходили люди, у берега стояли, чуть покачиваясь на тихой волне, три длинных и узких корабля, походящие на морских змей, и монах вдруг понял, что на убранном на стоянке парусе одного из них горит синяя восьмиконечная звезда, которую изобразил именно он. И что-то необычное было в этом, с носовым украшением в виде головы медведя, норманнском дракаре, хотя всё как обычно — щиты висят по борту, вёсла на ночь сложены, но… Корма ладьи надвигалась на отца Целестина, притягивая его взгляд. Уже виденный монахом золотой свет заливал потемневшие от времени доски, в центре же этого сияющего ореола… Иисус и Святая Дева Мария, это ж Видгнир! Спит, похоже, но чутко, полусидя, привалившись спиной к бочонку с водой. Сам всё тот же, только лицо обветрилось да волосы выгорели (хотя куда уж больше!).

— Отец Целестин, ты должен меня услышать! — внезапно раздался в сознании монаха голос Видгнира. — Мы теперь домой, осень ведь. До холодов успеть надо. У нас всё хорошо, только Вальтама и Фьернира убили, да с ними ещё десяток. А были мы на реке Данп, да много где ещё. Торин говорит, придём в Вадхейм не позже чем через месяц и…

Видение неожиданно оборвалось. Последнее, что успел заметить отец Целестин, — заходящий огромный серебряный месяц, чей свет отражался в чёрных водах реки…

Монах резко поднял голову, гадая, что же это было. Просто сон или… Он вскочил, выбрался из домика наружу и глянул на небо. Ущербная луна склонялась к горизонту — всё так же, как и над рекой на востоке. Монах в который раз подумал, что надо бросать пить.

Через две недели и пять дней в устье фьорда появились три чёрные точки, а спустя несколько часов глаз уже мог различить сине-голубую звезду на парусе переднего дракара.

Вот и не верь после этого снам!

Все последующие дни Видгнир, не поспевая за собственными мыслями, захлёбываясь, излагал монаху все подробности своего первого похода с дружиной конунга. Отец Целестин умилённо слушал, записывая в свою хронику самые интересные моменты, касавшиеся жизни удивительных народов на востоке; о живущих средь бескрайних лесов племенах словинов, об их богах, статуи коих вытёсывались из дерева, праздновании Дня Середины Лета, свидетелями которого стали дружинники Торина, отдыхавшие в городище на берегу одного из бесчисленных озер Свитьода Великого. Торин закупал здесь впрок на долгую зиму зерно, мёд, смолу и разные прочие товары, запретив своим удальцам устраивать обычные норманнские безобразия, тем паче что в том поселении даны из знаменитого рода Аудлингов держали склады и ремонтировали свои суда, — тут был их передовой форпост для проникновения дальше, на юго-восток, к Каспийскому морю и Константинополю, где они, смирив воинственный нрав, были чуть ли не единственными купцами из Европы. Торин и сам был не промах, и прекрасно понимал, что разбойничать в Гардарике по берегам — только портить дела и себе и другим.

Уже южнее, пройдя по рекам в земли многочисленного племени полян, они встретили самый настоящий город, именуемый полянами Родень. Там Видгнир услышал знакомый говор и подошёл к разодетым в яркие шелка людям узнать, кто они: оказалось, что византийские купцы да миссионеры, прибывшие вместе с посольством императора Феофила в северные земли. Отец Целестин покатывался со смеху, представив себе физиономии надменных византийцев, когда молодой северный варвар довольно бойко заговорил по-гречески, а затем, показывая, что и он не лаптем щи хлебает, начал сыпать цитатами из Писания и из древних авторов. Сказать, что гости из Константинополя были удивлены, значит, ничего не сказать! Видгнир поведал о том, что греки даже пригласили его на свой корабль («большой такой, красивый!»), угощали, восхищались его познаниями, а священник по имени Мефодий подарил Евангелие с рисунками и в роскошном окладе, приметив на груди норманна серебряный крест отца Целестина. Видать, признал за своего и даже приглашал заходить в гости, буде Видгнир окажется в столице Византии.

Родень оказался большим городом, в котором часто бывали и греки, и викинги, и восточные соседи — совсем уж неизвестные отцу Целестину кочевники, — авары и болгары.

Поселение, как выяснил Видгнир, было столицей союза трёх племён, местом большой торговли, весьма, надо сказать, многолюдным. Поджав губы, целомудренный монах выслушал восторженные отзывы о тамошних девицах, кои весьма красивы и любезны. Что именно крылось под словом «любезны», Видгнир не сообщил.