Он отозвался:

— С этим препятствием можно что-нибудь сделать, Джуди.

— Не говори так. Не думай об этом. Позвони мне в мой яблочный ларек на следующий день поминовения.

Я пошла прочь. Оглянулась назад. Увидела красный кончик его сигареты. Потом спустилась к пирсу, к тому, на котором больше никого не было. Села в росу, скрестив ноги. Услышала, как кто-то из мужчин произнес:

— Три года назад я поймал вон у тех камней здоровенного окуня. Четыре фунта с лишком. Поймал его на лягушку.

И другой человек в лодке ответил:

— А вот я не могу на лягушек. Они вцепляются в леску своими лапками. И меня от этого мутит. Я ловлю на жуков.

— Постой-ка. Что-то подцепили.

Я задержала дыхание. Затем услышала, как он проговорил:

— Твердое дно. Опять камни. Поверни-ка в другую сторону, Вирг. — И через некоторое время: — Ну вот. Веревка освободилась.

В душе у меня творилось что-то невообразимое. Мне хотелось грустного фламенко на гитарах и испанских типажей, поющих в нос, в то время как я раскачиваюсь и прищелкиваю пальцами, а большие жемчужные слезы катятся по моим алым щекам. Я долго просидела там. Наконец поднялась к дому, пошла на кухню и выпросила гигантский сандвич у Розалиты, лицо которой напоминало фамильный склеп. У меня от переживаний всегда разыгрывается аппетит.

Уже почти рассвело, когда они ее нашли. Я вновь спустилась к причалу. Они действовали неуклюже, вытаскивая ее из лодки, и уронили. Я все ждала, что Уилма сядет и устроит им взбучку за то, что они такие растяпы. Но она была мертва. Не жуткой смертью. Не как на той дороге в Южной Каролине, когда Гэбби, в седане, ехавшем впереди нас, вырулил навстречу тяжелому грузовику. Вот они действительно представляли собой жуткое зрелище. Все до одного. Митч, наверное, впал в шоковое состояние. Я помню, как он метался туда-сюда по обочине, подбирая листки с аранжировками, которые разметало во все стороны, собирая их в аккуратную кучку, просматривая каждый, пытаясь отыскать какую-либо часть «Леди, будь умницей», — потому что он заплатил Эдди Сотеру, чтобы тот писал ее для нас в промежутках между этими «Гудмэнами».

Нет, здесь все было намного чище. Ноэль тоже была там. Мне вдруг стало неинтересно. О чем она думает, глядя на тело? Ведь оно было ловушкой, в которую, вне всякого сомнения, попались Рэнди и Гилман Хайес, и, вероятно, Стив Уинсан, и, возможно, Уоллас Дорн. А Пол? Меня ударило от этой мысли, что неблагоприятно отразилось на переваривании моего сандвича. Если и Пол состоял в этом списке, получается, что Уилмины гости были все как на подбор. Нет, решила я. Только не Пол. Сандвич больше не давал о себе знать. И я удивилась: почему такого рода верность внезапно обрела для меня столь большое значение. Это забота Мэвис, а не моя. Я ни на что не претендую. Поцелуй в машине? В кругу Уилмы поцелуй в машине значит не больше чем расчесывание волос. Но, черт возьми, я не из этого круга, я оказалась в нем только потому, что это мой хлеб насущный.

А потом я вспомнила, что для всех остальных это было тем же самым. Включая Пола.

Уже забрезжил рассвет, когда они собрали нас в так называемом коктейльном зале и тот, которого звали Фишем, произнес небольшую речь. Когда я услышала, как он сказал, что Уилму «пырнули» в затылок, мне захотелось закричать: «Эй, да вы что! Пускай уж лучше будет бредень. Этот ваш сюжетный ход — такая дешевка. Найдите каких-нибудь новых сценаристов. Увеличьте бюджет».

Но потом меня как ударило — ведь это все на самом деле. Это не сценическое действо. Это убийство. Лишение жизни. Я вся похолодела. Это никакая не игра — лишение человека жизни. Я оглядела остальных. Бог мой, хорошенькая подобралась компания! Себя я могла исключить. И Пола тоже. Но и только-то. Оставалось шесть человек и шесть веских причин. И шесть возможностей. Ночь выдалась темная-претемная.

Ноэль вышла из комнаты. Она казалась такой убийственно спокойной. Если выбирать по виноватому виду, тогда следует выбрать Рэнди. Он сидел как на иголках. Мэвис до сих пор ревела. Я никак не могла взять в толк — откуда у нее столько воды? Вид у Пола был печальный и протрезвевший. Наши взгляды встретились. От этого что-то теплое забегало вверх-вниз по моему позвоночному столбу. Уоллас Дорн стоял с осуждающим выражением лица обер-егермейстера, на глазах у которого фермер только что подстрелил лисицу. Стив проталкивал свою идею насчет пиаровского прикрытия. Это внезапно натолкнуло меня на кое-какие мысли. Джуди Джона — гость на вечеринке с убийством. Комическая актриса телевидения — на нудистском шабаше. Разгульная пирушка заканчивается убийством. Королева Косметики Убита. Блеск! На телевидении есть свой кодекс поведения. Из меня сделают свиную отбивную, несмотря на то что я была очень хорошей девочкой. Меня вышибут с таким треском, с каким и у живой Уилмы не получилось бы. Гилман Хайес сидел на полу, почитывая книжку с картинками.

Очевидно, нам предстояло дождаться прибытия крупных чинов. Здоровенный полицейский бочком пробрался ко мне с ловкостью гиппопотама. При дневном свете он оказался моложе, чем я думала.

— Мне так нравятся телепередачи с вашим участием, мисс Джона.

— Спасибо, дружище. Вы — последний из могикан.

— Я бы так не сказал.

Он был большой, бестолковый, честный и милый. Я огорошила его.

— Собираюсь уйти на покой, — сообщила я, удивляясь, зачем это говорю.

— Вот как? Ну что же... Наверное, хотите уйти, пока вы на гребне успеха?

— Возможно, даже выйду замуж, — соврала я.

Разговор быстро заходил в тупик.

— Это было бы чудесно.

Боже, мы оба так и искрились.

— Нелегко мне придется. Я так часто играла невесту.

— Ага, я помню! В том фильме, где вы вся перепачкались и у вас еще была сзади эта длинная штука.

— Шлейф.

— А потом вы заразились сенной лихорадкой от букета.

— И старалась не чихнуть, вот так.

Он посмотрел на меня в полном восторге, засмеялся и похлопал меня по плечу, едва не сбив с ног. Тут все уставились на нас. Полицейский густо покраснел и напустил на себя строгий вид. Мы свистели в церкви.

Это было, если брать все вместе, в высшей степени нереальное воскресное утро. Яркое в своей нереальности. Казалось, мы стоим словно труппа в ожидании режиссера. Когда вы проводите на ногах всю ночь, это накладывает странный отпечаток на следующее утро. Но я не падала духом. Я ощущала присутствие Пола в комнате. Я чувствовала себя на подъеме. Мэвис, наконец, замолчала.

То, что случилось дальше, было самым настоящим кошмаром. То, что случилось дальше, я вряд ли когда-нибудь смогу вытравить из глубин моего сознания. Это до сих пор там, в цвете. Не далее как на прошлой неделе я проснулась, после того как это привиделось мне в предельно натуралистичном ночном кошмаре, и Пол держал меня, крепко прижимая к себе, а где-то вдалеке выл койот, и меня пришлось долго успокаивать.