Через полчаса я был у него. На столе стояла бутылка «Бифитера», бутылка «Абсолюта», шампанское и что-то ещё из даров солнечной Грузии. На закуску твердокопчёная колбаса, какая-то красная рыба и маслины, до которых Вадька был охотник. Если не фанат.

— Дёрнем по одной, — сказал он, разливая по стопкам «Абсолют», — тёлки уже в дороге, шампанское для них. Хотя от водки, — он хохотнул, — тоже не отказываются. Да ты сам увидишь.

Когда девушки вошли в комнату, я вздрогнул: Дашка Милютина, подружка моих институтских лет, точнее, года, а если ещё точнее, то вообще одного семестра. С тех пор прошло немало времени, и её тогдашняя девичья привлекательность расцвела — передо мной была молодая и бесспорно прекрасная женщина, к тому же ещё женщина, хорошо осознающая свою красоту и даруемую этой красотой власть над мужчинами.

Она тоже сразу узнала меня и если удивилась, то по крайней мере этого не показала.

— Привет, Андрюша, — сказала она и подставила для поцелуя… губы.

— Так вы знакомы! — заорал Вадька, — тост «За знакомство» дал дуба. Значит, пьём «За любовь»!

И, опустошив рюмку, смачно чмокнул в губы вторую девушку, тоже, кстати, хорошенькую.

— Маша — представил он. Даша и Маша. Мы с Тамарой ходим парой. Андрюха, не тушуйся, водка остынет, то есть, я хотел сказать, согреется.

— Как институт? — спросил я, усаживаясь рядом с Дашей, — Заканчиваешь?

— Бросила, — сказала Даша, глядя на меня своими, всё ещё волнующими глазами. Когда отец погиб, пришлось пойти работать. Мама в жизни не работала, всегда жила за отцовской спиной. Секретарствую в Вадькиной фирме. Он, кстати, и пристроил.

— Ну и как, — сказал я, — дежурство на телефоне плюс секс?

— Слава Богу, нет — хотя и в этом случае, наверно, пошла бы. Есть-то надо. Моему патрону под семьдесят, — подагра, язва, короче, ему не до этого.

— Так вы с Вадькой, выходит, знакомы? — сказал я, — мы-то с ним одноклассники, а ты…

— У нас отцы служили вместе, правда, мой ушёл из системы, когда Вадькин ещё продолжал служить. А мой обиделся на нового министра, который начал увольнять старых работников и продвигать своих. И ушёл. Чем-то занялся, даже не знаю толком, чем, но деньги зарабатывал солидные.

— А как погиб? — спросил я и спохватился: извини.

— Да чего там… — сказала Даша, — убили какие-то подонки, по всему, мелкая шпана. Дали булыжником по голове, забрали деньги и часы, даже машину не тронули, так его и нашли — рядом с машиной.

«Господи, — мелькнуло у меня в голове, — только этого не хватало».

— Ладно, — сказал я, — давай помянем твоего отца. «Царство Небесное рабу…» — Алексею, — сказала Даша, и у меня отлегло от сердца. И мы, не чокаясь, выпили.

— Ага! — сказал Вадька. — Эти уже пьют сепаратно и шепчутся о своём. Хорош шептаться, давайте выпьем вместе. Потом шепчитесь хоть до утра, комната с двуспальным диваном свободна.

Так всё и получилось. Диван, действительно, оказался просторным, а Дашино тело, когда-то приводившее меня в восторг, оказалось ещё более волнующим, желанным и, добавлю, более умелым.

— А как твой козёл? — не удержался я, отдышавшись от первых ласк и закурив, — Алекс, ну, тот, в институте?

— Всё-то ты помнишь, чего не надо, — сказала она. — Дура была — запачкал мне мозги блестящими перспективами в банке отца — банкира. Который оказался дипломатом — не то в Анголе не то в Лаосе. Через год вышибли на пенсию, как брежневского кадра. А Сашка подсел на наркоту. Жив ли, нет — даже не знаю.

Рассуждая трезво, я, конечно, понимал, что моя Люда, как человек, куда лучше Дашки, но когда вечером слышал по телефону её чуть хрипловатый голос: «Андрюша? Что ты делаешь сегодня вечером?» — забывал обо всём, принимал душ, брился и мчался к ней, в её однокомнатную, тоже съёмную, квартирку. Иногда, проклиная себя, даже отменял свидания с Людой, что-нибудь наврав о якобы неотложных делах. Думаю, что, если б Люда меня видела в этот момент, сразу бы всё поняла, а по телефону мне ещё как-то удавалось выкрутиться.

Денег у меня было достаточно, нужда на работу не гнала, но чувство неопределённости время от времени вызывало беспокойство. Во время наших пьянок Вадька ещё пару раз говорил о «фазере», всякий раз подавая мне надежду. Фазер — гэбист, — объяснял Вадька, — понимаешь, в школе об этом нельзя было говорить. Сейчас он как бы в отставке, но, знаешь, у них ведь отставки нет. Гэбист — до смерти гэбист. Он теперь, что называется, в действующем резерве. Что это за резерв — я не знаю, но судя по тому, какие шишки к нему приходят, этот резерв не простой и не мелкий. Про тебя я ему сказал, он немного порасспрашивал и сказал: подберём что-нибудь для этого парня. А фазер у меня такой и сякой, иногда до смерти занудный, но если что пообещал — сделает. Так что сиди и не возникай. Пей лучше «Бифитер» с тоником — вещь! С Дашкой-то видишься?

— Вижусь, — сказал я.

— Жалко девку, — сказал Вадька. Как сыр в масле каталась, а как отца грохнули, пришлось хлебнуть жизни, как она есть. И в магазине поторговала, и в «сопровождении» поработала. Хорошо, что я её вовремя встретил, не знаю, что б с ней было.

— А что с отцом? — спросил я, — как это его…

— Никто не знает, — сказал Вадька, — по всей видимости, просто случайная шпана. У него в багажнике такая американская штучка лежала, любой с мозгами прибрал бы, а этим, видать, только деньги были нужны да часы, дорогущие. Не иначе как за десятку где-нибудь у ларька загнали.

Дашка в этот вечер была чем-то занята и к Вадьке не пришла, чему я был искренне рад. «Алексеевна — думал я, возвращаясь домой, — понятно: папа, как все чекисты, работал под псевдонимом, да и не под одним, надо думать. Потому и я у него стал из Андрея Кириллом. Выходит, что, сам того не зная, отомстил я неверной подружке по самому высокому счёту».

И, думая об этом, я в первый раз пожалел о том, что случилось несколько месяцев назад на заброшенном армейском стрельбище.

В субботу Вадька позвонил необычно рано — в пять, и не орал, как обычно, а спокойно сказал:

— Приходи к семи — сможешь?

— Хорошо, — сказал я, — сейчас звякну Дашке…

— Не надо Дашке, — сказал Вадька, — приходи один.

И я почувствовал, что сегодня в моей жизни что-то должно круто измениться.

В семь я был у Вадьки. На столе, как всегда, стояла бутылка «Абсолюта», но когда я протянул к ней руку, Вадька сказал:

— Подожди, успеем, фазер хочет с тобой поговорить.

Через несколько минут он вышел из комнаты, вернулся и сказал: — идём.

Вадькиного отца я несколько раз видел, когда учился в школе. Против моего ожидания, он почти не изменился, та же подтянутость, осанка, разве что поседел, да и то не слишком.