Покопавшись у себя под стойкой, она достала обрывок чьего-то чека, приготовилась писать на нём. И, не смотря на то, что у меня сразу возникло подозрение, что как только я отойду к столикам, бумажка снова отправится в мусорку, я всё равно растерялась, ведь изначально не собиралась ничего ему передавать, и даже если бы он оказался на месте, не просила бы его позвать. Так ляпнула, не подумав, просто не удержалась.

– Так что передать?

– Эээ… – Сердце замерло, даже дыхание перехватило, и я быстро, чтобы не успеть передумать, выпалила: – Скажите, что заходила Светлана.

– И всё? А номер телефона? Суть вопроса? Или хотя бы фамилию?

– Просто Светлана. Хотя, подождите… Добавьте ещё – груша.

Она подняла удивлённый взгляд:

– Светлана Груша?

– Ага, груша.

***

Между тем, на пятачке всё было по-прежнему. При моём появлении повисала неловкая пауза, а некоторые из ребят даже уходили бродить по ночным улицам. Одна только Машка мужественно делала вид, что всё нормально. Но вот Стас вёл себя очень странно, особенно ближе к концу недели, и, пожалуй, не удивительно, что в один прекрасный день Маруся позвонила мне ещё с утра и предупредила, что не пойдёт сегодня под грушу, потому, что этим вечером у них со Стасом свидание в кафе. При этом звук был ужасный, что-то шумело в трубке и, выждав, наконец, маленькое затишье я спросила, где она. Машка, немного помедлив, ответила наконец, что в парикмахерской. Ну что ж, логично. Свидание всё-таки.

Для меня этот день тоже был особенным. Самым тяжёлым, но и самым лёгким. Рубеж, после которого, как уверила я саму себя, моя жизнь начнётся сначала. Двадцать седьмое августа. Сегодня Димка окончательно становился персонажем из прошлой жизни.

Я могла бы не ходить больше на пятачок, мне больше некого было там ждать. А могла наоборот, прийти и потребовать объяснения – что происходит, и сколько это ещё будет продолжаться? Но я решила просто плюнуть на всё и, не отказывая себе в удовольствии гулять под грушей, предоставить ребятам возможность разбираться со своими тараканами самостоятельно. В конце концов, у меня на это дерево прав больше чем у них у всех вместе взятых! Поэтому (дотянув, правда, почти до полуночи) я всё-таки собралась и пошла. И как только вывернула из-за угла своего дома, сердце замерло – под грушей не было никого. Вообще!

Я замедлила шаг, глотая вставший в горле ком, но всё же шла вперёд, как на плаху. «Ну конечно! Недомолвки, избегания, перешёптывания, парикмахерская… Двадцать седьмое августа. Они все на свадьбе! Он всех их пригласил. Всех, кроме меня! Они просто чувствовали себя предателями, поэтому и прятали взгляды…»

Пробираясь сквозь туман застывших в глазах слёз, я подошла к груше, обняла её шершавый ствол. Прижалась к нему лбом, словно к самому родному существу на свете. Когда-то она была для меня и тайным убежищем, и парком развлечений. Наверху, в поредевшей с годами кроне, некогда располагался мой секретный трон, а на ветке, что тянется сейчас прямо над головой – висели мои верёвочные качели… Куда же ещё я могла прийти за утешением, как не в детство? Где ещё можно найти осколочек мечты и, посмотрев сквозь него, увидеть счастье?..

Слёзы высыхали, становилось легче дышать, а где-то в глубине души даже затеплилась надежда. «Мне едва исполнилось восемнадцать, впереди целая жизнь, и, может, в этот самый момент где-то в огромном мире, человек, который предназначен судьбой именно мне, тоже о чём-то задумался. Возможно даже обо мне. Нужно просто дождаться его»

Я провела ладонями по серебристой коре и разомкнула объятия.

– Так вот в чём тайна этого места – у него есть своя дриада.

Я повернулась – медленно, чтобы случайно не спугнуть видение, – но Димка и не думал исчезать. Он сидел за столом – в белой майке и джинсах, и, подперев щёку кулаком, смотрел так серьёзно, словно пытался читать меня между строк.

– И ради того чтобы её увидеть, стоило дождаться полуночи.

Не дыша, я подошла к столу, села напротив. Так хотелось поднять глаза и увидеть, наконец, любимые черты, но где взять смелости? И о чём с ним говорить, если мысли только об одном, но это уже не имеет смысла? Взглянув на свою раскидистую утешительницу, я с трудом уняла волнение и выдала вдруг тайну, которую не знала даже Машка:

– Эту грушу посадил мой дедушка, когда у него родился сын – мой отец, а мы с тобой сидим на месте веранды маленького зелёного домика. Дедушкиного домика. Здесь когда-то был его участок.

Димка окинул взглядом огромную крону, восхищённо качнул головой:

– Значит, когда у меня родится сын, я тоже посажу грушу. – Вытянул руки, положив их на стол ладонями вверх. – И даже домик выкрашу в зелёный… если захочешь.

Я проигнорировала этот немой призыв, и зябко, а скорее испуганно, обхватив плечи, спросила строго, не давая ему больше шанса утащить меня в омут надежды:

– Что ты здесь делаешь?

– Говорю же – тебя жду.

– А как же свадьба?

Он отвёл взгляд, задумчиво пробежался им по детской площадке за моей спиной.

– Помнишь, я как-то сказал, что жизнь моя летит под откос? Так вот, при таком раскладе вместе с ней летела и жизнь бывшей невесты. Бессмысленно, правда? И кто-то должен был это остановить.

Мои, сцепленные на плечах руки, дрогнули и сами собою разжались, осторожно легли на краешек стола.

– Довольно неожиданное решение, учитывая ресторан, кольца, лимузин и платье за десять штук баксов…

– Но единственно верное. Я принял его ещё тогда, на берегу, просто… просто не мог сообщить об этом Эльвире по телефону, это было бы нечестно по отношению к ней и слишком уж похоже на бегство. А я не бежал, я точно знал что делаю. – Димка помолчал, разглядывая свои открытые ладони, и наконец, посмотрел мне в глаза. – А вот что было действительно неожиданно – так это увидеть, как вы с Петькой обжимаетесь. Очень уж душевненько у вас получалось! Признаться, я даже подумал в тот момент, что может это и не плохо – скатиться под откос и жить себе там припеваючи на всём готовеньком?

– И что, неужели Петька всё-таки рассказал тебе, что мы просто дурачились?

– Дождёшься от него, как же!

Димка смотрел на меня внимательно, словно изучал каждую чёрточку лица, и я, теряя последние капли воли, готова была поверить, что во взгляде его плещется стосковавшаяся нежность. Ладони – те самые, сильные и ласковые, которые я до сих пор не могла забыть – всё так же терпеливо ждали мои руки, и мне хотелось не просто коснуться их, а прижаться щекой…

– Если он ничего не объяснил, то почему ты до сих пор не… не под откосом? У тебя сейчас как раз первая брачная ночь должна начаться.

– Всё зависит от точки зрения. Кое-кто из несостоявшихся родственников считает, что теперь я именно там и нахожусь, и жизнь моя закончилась в тот момент, когда я сообщил, что свадьбы не будет. Так и сказали: "Катись-ка ты отсюда, недостойный, у нас кандидатов покруче тебя – вагон и маленькая тележка!" А я и счастлив был – покатился так, что только меня и видели.