Это Джойс. Над чем же трудился Ленин? Он собирал материал и делал наброски к следующему своему – после книги «Империализм как высшая стадия капитализма» – фундаментальному сочинению об отношении марксизма к окружающему экономическому, социальному и политическому миру. Идея этой работы, сначала статьи, возникла у Ленина в 1916 году, когда он прочел текст Николая Бухарина «Империалистическое разбойничье государство» и остался им крайне недоволен. Считая, что вопрос о государстве в революционной марксистской теории следует максимально прояснить, Ленин отправился в вышеупомянутую цюрихскую библиотеку. Результатом его изысканий стала «синяя тетрадь» с заметками, на обложке которой было написано «Марксизм о государстве». Материал, как сообщал Ленин Александре Коллонтай, был уже почти готов, оставалось только сесть и составить книгу. Но в этот самый момент в цюрихскую библиотеку вбегает Крупская с известием, что в России произошла революция. Через месяц Ленин уже выступал с броневика на Финляндском вокзале – и труд с безмятежно-теоретическим названием был отложен в долгий ящик.

Ящик оказался не таким уж долгим. Примерно через три месяца, Ленин, избежав ареста, скрылся сначала на озере Разлив под Петроградом, а затем – в Финляндии, в основном в Гельсингфорсе. Покидая в страшной спешке столицу, он тем не менее просит товарищей доставить ему «синюю тетрадь», а также несколько книг, необходимых для работы. Рукопись – которая называлась теперь совсем по-иному, отнюдь не академически, «Государство и революция» – Ленин закончил в сентябре 1917-го. Книга попала в список из семи сочинений, которые взялось публиковать издательство Владимира Бонч-Бруевича «Жизнь и знание»; соответствующий договор был от лица мужа подписан Крупской. Учитывая нелегальный, а потом полулегальный статус автора в июле – октябре 1917-го, публикация «Государства и революции» планировалась под псевдонимом Ф. Ф. Ивановский. Вышла книга только в 1918-м, тиражом 30 700 экземпляров, на обложке стояло имя «В. Ильин (Н. Ленин)». К тому времени автор стоял во главе того государства, о необходимости которого писал в своем сочинении, – Владимир Ленин был председателем Совета народных комиссаров РСФСР. Впрочем, еще в конце 1917-го, в декабре, сразу после революции, создавшей это новое государство, предисловие и часть первой главы «Государства и революции» напечатала газета «Правда». Наконец, излишне говорить, что в СССР книга переиздавалась сотни раз, став непременным атрибутом освященного Политбюро жанра «избранные сочинения основоположников и классиков»; излишне и упоминать, что она переведена на десятки языков мира – причем далеко не только у вассалов СССР или Китая.

Экземпляр английского перевода «Государства и революции» стоял на книжной полке в доме родителей британского эссеиста, архитектурного критика и историка культуры Оуэна Хэзерли; родители его придерживались левых, очень левых взглядов. Хэзерли так начинает эссе «1917-й и я»: «Полки и стены домов, где прошло мое детство, были оккупированы русскими из прошлого. На стене висел плакат со стареющим Львом Троцким: борода клином, в руках американское издание „The Militant“ – это фото пользовалось большой популярностью у одноименной троцкистской организации, существовавшей в Британии. В гостиной были книги Троцкого; среди тех, что запомнились мне как составляющие постоянный фон, имелись „Преданная революция“, „Проблемы повседневной жизни“, „Третий Интернационал после Ленина“, „Моя жизнь“, огромная „История русской революции“ (большинство из этих маминых экземпляров сейчас стоят на моей книжной полке). Попадался на полках и Ленин: „Государство и революция“, эта анархическая книга, где в послесловии говорится: „приятнее и полезнее «опыт революции» проделывать, чем о нем писать“»[32]. Глубокое недоумение по поводу последней фразы процитированного пассажа заставило меня сочинить этот текст.

Что значит «анархическая книга»? Не перепутал ли Хэзерли это сочинение с каким-то другим, Бакунина или Кропоткина, даже Троцкого, на худой конец? Ведь речь идет о книге, пятая часть которой посвящена жестокой критики анархизма, а порой – как часто бывает у Ленина – по-настоящему злобной ругани в адрес анархистских авторов. Скажем, в начале раздела «Уничтожение парламентаризма» Ленин – цитируя рассуждения Маркса по поводу опыта Парижской коммуны – прямо говорит: идея отмены парламентской системы и вообще отказа от принципа разделения властей не является анархизмом[33]. И далее: «…уроки Маркса, основанные на изучении Коммуны, настолько забыты, что современному „социал-демократу“ (читай: современному предателю социализма) прямо-таки непонятна иная критика парламентаризма, кроме анархической или реакционной» (46). И наконец: «Мы не утописты. Мы не „мечтаем“ о том, как бы сразу обойтись без всякого управления, без всякого подчинения; эти анархистские мечты, основанные на непонимании задач диктатуры пролетариата, в корне чужды марксизму» (50). Последующие несколько десятков страниц Ленин обращается с анархизмом примерно в том же духе; в особенное неистовство его приводят сравнения некоторых рассуждений Маркса о комммунальном устройстве будущего общества с анархизмом (в частности, с воззрениями Пьера Жозефа Прудона), которые проводят Эдуард Бернштейн и ряд других теоретиков социал-демократии[34]. Марксизм – не анархизм; таков один из главных тезисов «Государства и революции».

Так отчего Оуэн Хэзерли называет «Государство и революцию» анархистской книгой? Небрежность? Ошибка? Незнание предмета? Нетвердые воспоминания о странной русской книге, прочитанной давно и с тех пор не открывавшейся? Или же причина в само́м «Государстве и революции», которое дает возможность читателям, придерживавшимся разных политических взглядов, воспитанным в разных культурах, жившим в разные исторические периоды, вкладывать в нее разные содержания – и даже интенции? Из этой точки я и попытаюсь вести рассуждение об этой книге, поместив ее на пересечении нескольких контекстов.

Начнем с того, что между замыслом, написанием и первой публикацией «Государства и революции» прошло чуть больше года, в промежутках поменялось почти все – причем несколько раз. В конце 1916 года Ленин, сидя в нейтральном Цюрихе, признается в беседе с молодым социал-демократом, мол, мы, «старики» (Ленину было на тот момент 46 лет) следующей революции в России при своей жизни не увидим, но она непременно будет, а вот вашему поколению посчастливится ее наблюдать – и, главное, делать. Конечно, учуять издалека кризис Российской империи во всех деталях было невозможно, но вообще казалось, и не только Ленину, что рухнет она нескоро. Кто мог предугадать, что в феврале 1917-го «Русь слиняет за два дня», как в «Апокалипсисе нашего времени» написал Василий Розанов? Никто. Примерно на то же время, на 1916-й, приходится еще один разговор Ленина – с совсем юным румынским революционным поэтом Валериу Марку[35]. Позже Марку написал одну из первых биографий Ленина[36]; но пока они мирно беседуют в заведении фрау Преллог о войне, затопивший весь мир (кроме Швейцарии, конечно) и политическом радикализме. Ленин говорит: «Я, конечно же, недостаточно радикален. Да и человек не может быть радикалом в достаточной мере. Иными словами, степень своего радикализма следует сопоставлять с самой реальностью, а потому пусть дьявол и глупцы беспокоятся о чьей-то степени радикализма»[37]. Уже через несколько месяцев никто на свете не рискнул бы обвинить Ленина в недостатке радикализма. Он – махнувший было рукой на перспективы революции (и на успех своей партии и себя лично как одного из ее руководителей) в ближайшие лет двадцать – возвращается в Россию революционную, стремительно и неожиданно для всех свергнувшую старый режим. «Радикализм реальности» обогнал радикализм Ленина, но в апреле 1917-го Ленин решил догнать и перегнать радикальные изменения российской жизни. Он составляет «Апрельские тезисы», этот конспект тактических мер революционной социал-демократии; главная цель – подрыв двоевластия, подрыв уже не старого порядка, а неустойчивого нового, с тем чтобы всеобщий распад упростил захват власти большевиками и их (тогда немногочисленными) союзниками[38]. Ленин пытается обогнать революцию, соратники пока с недоумением пожимают плечами; но у них не было ни ленинского политического чутья, ни его политического азарта. Главное – они видели свои цели и вытекающие из них задачи по-старому, в соответствии с радикализмом предыдущей реальности. Оттого главной задачей Ленина после его приезда в Россию стало заставить партию (прежде всего руководство и среднее звено) следовать за ним. В июле 1917-го ситуация обостряется, попытка захвата власти, предпринятая крайне левыми (в том числе и большевиками, как бы они не отнекивались тогда и чуть позже), провалилась, начались преследования. Ленин вынужден бежать в Разлив. Здесь он принимается за «Государство и революцию».