с вами свяжемся», — я вышел из переговорной, громко хлопнув дверью.

Дождь. Дождь наискосок. Машины летят по проспекту, словно надеются не промокнуть. Август. Я подумал, что, если до конца августа чуда не произойдет, придется ждать до весны. Чудо не живет в городе осенью и зимой. Вместе с птицами улетает на юг. Приходится ходить по улицам. Искать его где-нибудь в парке, на скамейке возле подъезда, ночью в каком-нибудь заведении, где громко играет музыка. Утром в такси. Дома, пока не заснешь. В рваном похмельном сне.

— Завтра приходите с документами, — сказала мне по телефону девочка, что вела собеседование, когда я уже приехал домой.

— Хорошо, — сказал я и положил трубку.

Отдернул штору. За окном на карнизе сидел огромный ворон. Чудо еще в городе. Значит, сентябрь будет теплым.

Моя подруга говорит, что у меня кризис среднего возраста. Когда я спрашиваю ее, что это значит, она отвечает: «Ну, это как у тебя». Я не знаю, что она имеет в виду, но послушно киваю. А как не кивать? С такими женщинами всегда нужно соглашаться. Я не понимаю, что ими движет, что у них за орган такой в организме, вырабатывающий гормон то ли жалости, то ли веры в человека, даже когда он сам в себя не верит.

Ей тридцать пять, зовут Машей, нет мужа, но есть ребенок. Когда хочет прийти, звонит. Если я отвечаю, она приезжает ко мне с уже готовым борщом. Не понимаю, почему именно борщ. Наверное, с этим супом такая же ситуация, как с религиозными символами. В борщ верит столько женщин, что он, как объект веры, не может не работать, и после него всегда хочется уюта, сериалов по вечерам и как-нибудь среди ночи сказать: «Картошки хочешь жареной?» Потом есть ее вдвоем не на кухне, а в комнате, поставив сковородку на табуретку.

Когда борщ утрясается, мы трахаемся. Утром она убегает к себе. Я курю на балконе. Вытаскиваю из трусов ее длинный белый волос, она машет мне перед тем как сесть в свою машину, я машу в ответ.

Я никогда не предлагал Маше быть вместе, хоть она мне и нравится. Маша тоже никогда не предлагала. Может, и у нее кризис среднего возраста? Наверное, кризис среднего возраста — это когда понимаешь, что жизнь как дебют на телевизионном шоу. Когда перед твоим появлением на сцене крутят подводку, ты в этом ролике такой решительный, стремительный, мощный — звезда. А потом ты вываливаешься из вагины и начинается что-то невразумительное. Ни танцевать не можешь, ни шутить, ни блеснуть интеллектом. И вот ты корчишься, морщишься, пока кто-нибудь из жюри не скажет: «Хватит, достаточно», — и над тобой сверху уже два метра земли.

Утром я снова посмотрел в окно. Там на карнизе опять сидел ворон. Он смотрел не на меня, а в меня. «Быть чудесам, быть», — подумал я.

Шесть стульев у барной стойки, три стола в барной зоне — вот и весь бар, где мне теперь предстоит работать. Сам бар в подвале старого, екатерининских времен дома в Скатертном переулке. Скромная вывеска «Бар», которую сразу и не заметишь.

В первую смену у меня не было ни одного гостя. Я натирал бокалы. Расставлял бутылки, как мне удобно. Вытирал пыль. В баре кроме меня из персонала не было никого. Со мной безмолвной тенью скучали охранник на входе и в тесной кладовке, что называлась складом, — управляющий Семен. В конце смены Семен подошел ко мне и дал тысячу рублей.

— Чай, — сказал Семен.

— Спасибо, — ответил я и решил, что с таким отношением готов тут работать.

— Здесь всегда людей нет? — спросил я у Семена.

— Почти, — ответил он.

— И в чем смысл?

— Он есть, ты, главное, не заморачивайся.

— Хорошо, — сказал я.

Следующая смена тоже прошла без посетителей. Уже перед закрытием в бар вошел первый гость. Охранник у двери как-то совсем подобострастно расшаркался перед ним. Тут же из подсобки выскочил Семен и встретил гостя чуть ли не поклоном.

Тем более все это казалось странным, если учитывать, как выглядел этот гость. Длинная, спутанная, совершенно седая борода, пожелтевшая на подбородке от никотина. Черный вязаный свитер с горлом, поверх серый жилет с многочисленными карманами, армейские галифе образца середины прошлого века, старательно начищенные хромовые сапоги. Он словно вывалился из старого черно-белого советского фильма про какую-нибудь забытую богом сибирскую деревню.

Семен подскочил ко мне и заговорщически шепнул на ухо: «Это владелец бара. Повнимательнее».

Старик сел за стойку.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Сергей, — ответил я.

— Аркадий Вениаминович, — представился дед и протянул руку через стойку.

Невероятно огромная ручища. Моя ладонь утонула в этом рукопожатии.

— Отвертку сделай в пивном бокале, пятьдесят на пятьдесят водку и сок, — заказал Аркадий.

Я замешал водку с апельсиновым соком и поставил перед ним. Он опрокинул пол-литра не самого слабого коктейля залпом за два глотка.

— Любишь чудеса? — спросил Аркадий и посмотрел на меня так пронзительно, что по спине пробежали мурашки.

— Смотря какие, — ответил я, вспомнил незнакомку из своих снов и добавил: — Да, люблю, наверное.

— А я ненавижу.

Аркадий явно расстроился. Даже рассердился.

— Чудеса сдохли, понял? — заорал он на меня, встал из-за стойки и пошел к выходу. Перед тем как выйти из бара, он обернулся и сказал уже спокойней: — Или скоро сдохнут.

Утром следующего дня я проснулся от громкого вороньего крика. Отдернул штору. На карнизе сидел ворон. Мне показалось, что это тот же ворон, что уже прилетал, но сегодня его перья были уже не черными. Они стали светлее, с легким оттенком то ли фиолетового, то ли сиреневого. Глаза тоже стали светлее, словно понемногу начали выцветать. Ворон посмотрел на меня, закричал и сиганул с карниза. Ощущение было не из приятных.

Вечером в бар зашли сразу три гостя. Отличить их друг от друга было сложно. Черные кеды, черные джинсы, черные толстовки с накинутыми на головы капюшонами. Трое мужчин одного роста и одинакового телосложения. Мне показалось, что они даже двигаются синхронно.

Гости сели за стойку и заказали три отвертки в пивных бокалах по пол-литра. Водки и сока пятьдесят на пятьдесят.

— Ну что, видел ворона? — спросил один из мужчин, не снимая капюшона.

Мне стало не по себе.

— Сегодня видел. Утром, — ответил я.

— Какого он цвета? — мужчина скинул капюшон и достал метательный нож.

Я посмотрел по сторонам в поисках помощи. Охранник у дверей делал вид, что ничего не происходит.

— Черного, с каким-то сиреневым отливом.

— Глаза белые?

— Нет, просто светлые.

— Значит, не время еще, — мужчина убрал