О самом Кирилле Ракитине могли бы рассказать какие-нибудь предметы — к примеру, удочка, неожиданная отвертка посреди канцелярских принадлежностей, ножик или, скажем, фляжка, любая мужская штучка, хотя бы кляссер с марками, — но нет. Единственно личным была заставка на мониторе — старый дом в соснах.

На столе стояла фотография в старой, изъеденной жучками рамке — прелестное женское лицо, большеглазое, легкие кудри подняты со лба, узкие губы подправлены помадой в модный бантик. Очаровательное лицо, чуть старомодное, словно со старинного медальона, хотя на самом деле — всего лишь недалекие 50-е годы.

Рядом была еще одна фотография: то же лицо, неприятно тронутое временем, — но эта неприятность, казалось, заключалась не в поплывшем овале, морщинах и прочем, а скорее в контрасте с нежным очарованием соседнего изображения. Странное это было лицо: жесткий взгляд, нелюбимые заброшенные губы... опустевшее лицо, как дом, который оставили жильцы.

В остальном зеленая поверхность огромного письменного стола была совершенно пустой, словно стол стоял не в писательском кабинете, а в доме, где хозяева

считают кабинет и письменный стол обязательным атрибутом приличной обстановки, не более.

Но если кабинет ничего не говорил о Кирилле Ракитине, то, может быть, он все же не так ревностно оберегал писателя Кира Крутого?

На открытых полках блестели корешками энциклопедии. Кирилл использовал их для сверки своих фантазий с реальностью — чтобы случайно не повторить реальность. На письменном столе царила нерабочая чистота: монитор, стаканчик с веером идеально отточенных карандашей, бокал на подносе. И все, словно никто никогда не присаживался к компьютеру и словно с этого стола, как с конвейера, не сошло множество книг.

Кир Крутой выходил огромными тиражами, и его читательская аудитория была достаточно разнообразной. Его поклонники воображали своего любимого писателя человеком, с трудом отрывавшим затуманенный взор от беспорядочного вороха бумаг и собственных мыслей, похожим на Эйнштейна на той знаменитой фотографии, где он шизофренически высовывает язык. Они удивились бы, увидев, что обожаемый ими фантастический мир, так густо населенный персонажами, рождается посреди такой внешней пустоты. Поклонники не могли заглянуть в его шкаф, но если бы случайно взглянули, то удивились бы еще больше. В шкафу не просто царил порядок — это расхожее выражение не могло передать геометрической точности, в которой находилась его одежда. Лариса всегда покупала своему знаменитому мужу партии одинаковых футболок, трусов и носков, специально для того, чтобы при складывании в стопки швы совпадали у них с точностью до миллиметра.

Выходящие из-под пера Кира Крутого затейливые фантазии странным образом не сочетались с таким педантичным обустройством Кирилла Ракитина во внешнем мире. Но ведь и с его удивительной способностью ориентироваться в практических, материальных делах они тоже не сочетались.

А, собственно, почему читатели Кира Крутого должны были представлять себе его именно так, а не иначе, и вообще — почему он, со своими футболками и носками, сложенными швом к шву, кажется нам странным?

Сам Кирилл явственно представлял свой внутренний мир в виде картинки. На картинке — прекрасный сад, огороженный высокой решеткой. Красивой и очень высокой. С острыми пиками. В саду цвели цветы, тоже прекрасные. И Кирилл позволял читательской массе прогуливаться по прекрасному саду его души, кроме некоторых, конечно, уголков. Но читательская масса безлика, абстрактна, а вообще-то сад его души находился под надежной охраной решетки с острыми пиками.

Итак, Кирилл Ракитин, один из самых удачливых российских литераторов, разглядывал из окна кабинета свою собственность — тридцать соток земли от дома до высокого кирпичного забора.

Обычно Кирилл, в зависимости от цели, воспринимал мир то картинкой с расплывчивым сюжетом, то требующей строгого анализа схемой. И думал он, как правило, о нескольких вещах одновременно. Его мыслительная деятельность была похожа на плиту, где на каждой конфорке что-то варится, шкворчит, выкипает.

А сейчас, когда ему было так паршиво, ему нужно было свести все картинки в одну схему, проанализировать ее и получить результат. И результат должен получиться таким, каким... какой результат ему нужен?

«Зачем мне нужно было в Комарово?» — подумал он и чуть подхалимским голосом ответил сам себе вслух:

— Да так, ничего особенного... сосны...

Затем он произнес убеждающим голосом:

— Я, Кирилл Ракитин, — счастливый человек. Или уж, во всяком случае, такой, как все.

Но эти слова до конца не убедили его, к тому же он не был таким, как все. Ему полагалось намного больше счастья, чем всем остальным, и Кирилл принялся про себя перечислять свои счастья и счастьица.

С точки зрения среднего человека — что нужно для счастья?

Так, первое. Работа. У каждого человека должна быть работа, лучше нелюбимая.

А у него есть любимая работа (ну не скажешь же про самого себя «мое творчество»). С его дурацким, никому не нужным образованием (тьфу!) он стал обеспеченным человеком в те годы, когда многие только ныли и, не желая расстаться со своим культурным прошлым, удивлялись, почему культура нынче недорогого стоит. Все у него было — случалось, что сидел, обхватив голову руками, стонал, и казалось, что жизнь обложила со всех сторон, не вырваться. И ничего, все ништяк... Бедным быть ужасно, он это помнит. Спасибо, покушали. Бедные несчастливы по определению, а он бедным уже никогда не будет. Особенно теперь. Правда, пришлось пойти на некоторые уступки, но они были необходимы.

Теперь он узнал, что такое настоящие деньги.

...Зачем, ну зачем все-таки ему сегодня нужно было в Комарово?!.

...Зачем ему сегодня нужно было в Комарово? А может, ну его, фиг ли думать? Большинство людей не хочет думать, живут как звери... ну и флаг им в руки... А у него как раз полно времени заняться собой, своей душой. Вот, например, прямо сейчас.

* * *

Ну ладно, поехали дальше. Значит, с точки зрения среднего человека...

...Жена. Наличие жены само по себе, конечно, не то чтобы такая уж редкая в жизни удача, но Лариса — правильная жена. У нее свой бизнес — она занята, раз, и не пристает, два. Ее ровно столько, сколько требуется (она, кстати, и ест ровно столько, сколько требуется, не достает всех окружающих своими диетами). Ей так мало нужно для счастья: появилась ее фотография в «Кошке ру» — и она сияет. Она хорошая, даже профессиональная хозяйка... и вообще. Нормально.

Дети. У человека должны быть дети. И у него есть «очаровательная дочь» — так Маришу недавно назвали в редакции журнала, где поместили Ларисину фотографию. Дочь учится в каком-то левом театральном и катастрофически бездарна. Мариша пошла в мать, и мечта у нее такая же куцая — увидеть в глянцевом журнале свои фотографии, сделанные то на модной вечеринке, то на открытии нового элитного клуба. Мариша хорошенькая. Дочь делает честь Ларисе, и именно такого рода честь особенно важна Ларисе при ее страсти к публичной жизни... Дочь как дочь. Нормально.