– Отдавай, – повторил Магнус.

– Чего?

– Ты прекрасно знаешь чего.

Плевок пожал плечами. Чересчур просторная куртка Магнуса подчёркивала худобу Антона и делала его удивительно беззащитным.

– Она всё равно воняет.

– Мне плевать на куртку. Отдавай медальон.

– А, это…

Он поднял вверх правую руку: на пальцы была намотана, подобно чёткам, цепочка с украшением в форме книжки.

– Эту девчачью ерунду?

– Это память. Отдай её мне, Плевок, и можешь забрать себе куртку.

– Кто это на фотографии?

– Кое-кто… Тебя не касается.

Антон восхищённо присвистнул.

– Красивая. Это твоя мать?

– Нет… Да… Не твоё дело.

Плевок всматривался в медальон так внимательно, что глаза почти сошлись на переносице. Уголок правого века слегка подёргивался.

– Везёт тебе. Я всегда мечтал узнать, каково оно это.

– Каково оно что?

– Когда у тебя есть мать.

– Она умерла, Плевок. Я замёрз и не хочу об этом говорить.

– Умерла? Когда это? Давно, что ли? Поэтому ты тут? Потому что у тебя больше нет родителей?

– Хватит. Отдавай медальон. Сейчас же.

Антон пожал плечами. Белобрысая прядь волос, свисающая с его лысого черепа, была похожа на хвост Джеда, хорька господина Прибилитца.

– Найдёшь свой брелок в снегу – и бери себе, – с довольной ухмылкой проговорил Плевок, выставив над парапетом руку, на которой раскачивалась цепочка с медальоном. – Всё равно он ничё не стоит.

– Не смей, – пригрозил Магнус. – Если ты его уронишь, я…

– Поздно.

Плевок в театральном жесте разжал пальцы, и медальон исчез в ночной мгле.

– Нет! – выдохнул Магнус. – Зачем ты это сделал?

– Дешёвка, говорю ж тебе.

– Сволочь! Ты за это заплатишь!

Магнус бросился на Антона. Но тот с кошачьей лёгкостью вскочил обеими ногами на парапет и забалансировал на нём, раскинув руки, как канатоходец.

– Думаешь, сможешь меня поймать? Ну-ка попробуй!

– Не дури, Антон. Слезай!

Плевок в ответ рассмеялся каким-то клокочущим смехом.

– Зацени, такое может только Плевок!

И на глазах у онемевшего Магнуса он опрокинулся в пропасть, где его подхватила ночь и снежные хлопья, которые всё кружились и кружились, как будто бы ничего не произошло.

– Антон! – крикнул Магнус, перевесившись через перила. – Антон!

Внизу, на расстоянии десяти метров от балкона, на укрытом белым снегом школьном дворе лежало тёмным пятном в форме звезды нелепо изогнутое тело Антона Спитла.

Магнус бросился, спотыкаясь и пошатываясь, к пожарной лестнице и кубарем покатился вниз, перемахивая через четыре ступеньки зараз. Ему казалось, что происходящее – страшный сон. Антон Спитл покончил с собой у него на глазах и к тому же по его вине.

Но когда он выскочил во двор, толком ничего не видя вокруг из-за застилающих глаза слёз и бьющего в лицо снега, тела Антона там не было.

– Чё, не поверил, что я так могу, да?

Главарь экстримов стоял под навесом галереи, засунув руки в карманы. В уголке его губ мерцал огонёк коротенького бычка, и снега на одежде почти не было. Он с презрительной усмешкой разглядывал запыхавшегося Магнуса.

– Чё, напугался?

– Ты больной! – из последних сил выдохнул Магнус. – Напугался, да!

– Я и с крыши один раз пробовал. Тут главное – прицелиться как следует.

– Прицелиться? Ты про что?

– Площадка для прыжков, – раздражённо ответил Антон. – Ты чё, тупой?

Снег в этой части двора не был расчищен. Антон ткнул носом ботинка в сугроб и соскрёб с него тонкий верхний слой снежинок. Под ним обнаружился мат для прыжков в высоту, который и смягчил его падение.

– Да ты сумасшедший! – закричал Магнус. – А если бы промахнулся?

Главарь экстримов самодовольно ухмыльнулся:

– А ты реально наложил в штаны, да? Тебе б, наверно, лучше, чтоб я сквасился об камни!

– Нет такого слова – «сквасился». То есть у нормальных людей нет, Антон, – со вздохом устало произнёс Магнус. – Но ты-то чокнутый. Совершенно больной. Что ты там вообще делал, наверху?

– Ничего.

– На таком холоде? Ну я же говорю: двинутый по полной программе.

– Я тебе сказал. Я наблюдал кое за чем… Но сегодня они так и не появились.

– Ты о чём?

Антон пожал плечами и плюнул в снег, как будто бы пожалел, что сказал слишком много.

– Тут иногда кое-что происходит, когда ночь зелёная. Очень странные вещи, можешь мне поверить.

– Какие ещё вещи? Ты о чём, Антон? Может, хватит уже всякой ерунды на сегодня, а?

– Говорю тебе, я их видел. Не веришь?

– Антон, мне плевать. Я замёрз и возвращаюсь в Спальню.

– Эй, погоди.

– Я пошёл, говорю тебе. Пока.

– Да погоди ты! – повторил Антон, хватая его за рукав. – У меня есть для тебя кое-что.

Ладонь Магнуса обжёг медальон – совершенно ледяной оттого, что некоторое время пролежал в снегу.

– Ты его нашёл? – ошарашенно спросил он.

Антон безразлично хмыкнул.

– Забирай свой тупой брелок… А куртка, чур, моя.

– По рукам, – согласился Магнус и поскорее сунул медальон в карман, пока Плевок не передумал. – Носи на здоровье. И… спасибо.

Антон плюнул, чтобы закрепить сделку.

– Ладно, вали отсюда, – процедил он сквозь зубы и сам двинулся прочь. – И смотри не разбуди Джеда, а то я тебе вспорю брюхо снизу доверху. Понял?

В Гульденбургском лицее изучали только практические вещи. То, что позволяло бы изобретать, производить и обогащаться. Конечно, здесь учили и латынь, но только из-за того, что этот язык подарил наукам множество терминов, а искусству ведения войны – лучшие учебники по военной стратегии.

Учителями здесь были всё больше старики с дрожащими еле слышными голосами, и всех их, помимо рубашек, которые когда-то были белыми, но с годами приобрели желтоватый оттенок, объединяла способность распространять вокруг смертельную скуку. Большинство из них были старыми холостяками – таким полагалась комната под крышей лицея и питание в особой лицейской столовой, где еду им подавали лучшие ученики.

Понятное дело, только отличники-подхалимы боролись за эту честь. Попасть в официанты можно было, только если твоё имя поместили на Доску почёта, с которой каждую неделю под торжественный бой барабана сдёргивал покрывало сам господин директор.