Значит, это моя вина? Моя, ведь я даже не заметил, что ей плохо.

Он стоит на пороге спальни и смотрит на жену с болью и сочувствием. Если бы он знал, то накануне не стал бы настаивать.

Осторожно подходит к ней.

— Ты могла бы сказать мне.

В этом нет упрека, только горечь. Он чувствует себя беспомощным. В его глазах боль, чувство вины снедает его.

— Почему ты ничего не сказала мне? — настаивает он.

Из-под прикрытых век по щеке Джузеппины катятся слезы, следуя проторенной тропинкой. Паоло присаживается к ней на кровать.

— Не плачь. Пожалуйста. — Он вытирает ей слезы. — Может, был бы еще сын. Видно, не судьба.

Джузеппина лежит неподвижно, смотрит в стену. Никаких извинений, ни слова «прости», не то что Иньяцио.

Мариучча бесшумно выскальзывает из комнаты.

* * *

Бухта Кала пустынна. Холодно. На набережной несколько носильщиков и моряков. Ветер яростно хлещет городские стены, полощет развешанное белье, с шумом захлопывает ставни.

— Вон тот корабль?

Винченцо на руках у Иньяцио, обнимает за шею, указывает в море. Дядя закутал его в свой плащ, чтобы защитить от трамонтаны, холодного северного ветра. Церковь Пьедигротта закрыта, у ворот нет даже нищих. По стене замка Кастелламаре ходит часовой, придерживая шляпу.

— Да, это баркас. На нем мы приплыли сюда, когда ты был маленьким.

— Очень маленьким?

— Очень. Таким маленьким, что помещался в корзине.

Винченцо вырывается. Иньяцио опускает его на землю, мальчик подходит к каменному краю парапета, смотрит вниз, на темную воду. Верх якоря, покрытого водорослями, погружен во тьму.

— А море очень глубокое?

— Очень, Виченци, — отвечает Иньяцио. Он берет ребенка за руку. У Винченцо темные доверчивые глаза, волосы светлые, как у Паоло. — Глубже, чем ты можешь себе представить. Ты знаешь, что далеко за морем, отсюда не увидеть, есть другая земля?

— Да, знаю. Там Баньяра. Мама всегда рассказывает мне о ней.

— Нет, не Баньяра. Еще дальше, там Франция, Англия, Испания, еще дальше — Индия, Китай и Перу. Страны, куда приходят корабли, которые гораздо больше этого, они везут пряности, вроде тех, что мы с твоим отцом продаем, а еще шелка, ткани и разные товары, какие и представить себе невозможно.

На лице у ребенка удивление. Дядя сжимает его дрожащую ручонку. Ему хотелось бы побежать, но дядя держит крепко, боится, что малыш поскользнется и упадет в воду.

— Что такое шелк, дядя Иньяцио? — Он еще плохо выговаривает букву «ш».

— Шелк… — повторяет Иньяцио. — Это дорогая ткань для очень богатых людей.

— Шелк… — малыш шепчет это новое для него слово. — Я тоже хочу одежду из шелка. Хочу, чтобы у мамы было шелковое платье.

Иньяцио снова берет его на руки. Мальчик зарывается лицом в его плащ, вдыхает теплый запах, знакомый аромат специй, дающий ощущение защиты. Они идут по направлению к виа Матерассаи.

— Тогда ты должен много работать. Шелковые одежды стоят дорого, — объясняет Иньяцио. Ему легко говорить с малышом. Винченцо умный ребенок. Очень умный.

— Я буду работать, дядя Иньяцио, — он отвечает не сразу, после долгой паузы, каким-то странным, низким голосом.

Как будто дает зарок.

* * *

Дверь в лавку все так же скрипит, но прилавок заменили вместе с сосудами для трав и специй.

Ставни починили и покрасили. На них теперь только одна фамилия: Флорио.

Идет февраль 1803 года, уже месяц как распался союз Паоло Барбаро и Паоло Флорио.

После той размолвки на таможне последовали и другие. Последняя случилась совсем недавно — из-за поставок слоновой кости и корицы.

Паоло отправился тогда в бухту Кала, узнав от Микеле, что приплыл корабль Барбаро, но зять не пришел в лавку, как обычно. Барбаро был в порту, о чем-то говорил с лавочником по фамилии Куратоло. Они только что заключили сделку. Барбаро продал ему весь товар по смешной цене.

Куратоло ушел, не попрощавшись, на его лице было написано смущение. Паоло ничего не оставалось, как смотреть вслед товару, уходящему вместе с конкурентом. Не верилось, что зять мог так поступить. Паоло не выдержал, набросился на Барбаро:

— Как же так? Ты отдал ему всю слоновую кость? Что мы теперь будем делать?

— Мы? Думаешь, есть «мы», а не «ты»?

— Но это был наш товар. Зачем ты это сделал?

— Разве ты не так со мной поступаешь? — злобно ответил Барбаро. — Тебе плевать на меня, а мне плевать на то, что тебе нужно. Это я оставлю себе. — Он позвенел монетами в кармане.

Паоло пошел прочь. Гордость его была уязвлена. Придя домой, все рассказал брату и Джузеппине. Запретил ей иметь дело с Барбаро, в том числе и с Маттией.

Союз Флорио и Барбаро распался в кабинете нотариуса. Они продали баркас и часть оставшегося на складах товара, а деньги поделили. Не глядя друг на друга, поставили на листе бумаги две или три подписи. Паоло Флорио выкупил лавку, Паоло Барбаро ушел с виа Матерассаи, чтобы попытать счастья в другом месте, на виа Латтарини, где находились склады других переселенцев из Баньяры.

Раны этой войны долгое время давали о себе знать. Холодное раздражение, сменившее гнев, угнездилось в их душах.

* * *

Винченцо идет за матерью, останавливается, глазеет по сторонам. С сосредоточенным видом посасывает лакричную палочку. Теперь, когда он сам ходит и бегает, мир кажется ему огромным.

Он заносит ногу над лужей, но окрик Джузеппины его останавливает.

— Куда?! Смотри под ноги! Тебе четыре года, ты уже не маленький!

Он виновато смотрит на нее. Мать вздыхает, не может долго на него сердиться. Винченцо — единственная настоящая любовь в ее жизни.

Вокруг них разноголосая толпа. Какой-то крестьянин пытается сбыть свои апельсины английскому торговцу в суконной куртке и сапогах. Повозка мешает прохожим, кто-то возмущается.

— No, I won’t buy those[4]… апельсины. Они гнилые!

— Гнилые! Разве они гнилые?! Хороший товар, отличный! — Он берет один апельсин, вертит в руках, но англичанин ни в какую, отмахивается от мошек, облачко которых роится над фруктами.

Наблюдающий эту сцену неаполитанский моряк воздевает руки к небу.

— Неужто бедные христиане из ума выжили? Хороший товар с мухами предлагают…

Люди из разных стран, разноязыкая речь. С тех пор как французы вернулись в Тирренское море, миру пришел конец. Англичане опять объявили войну Франции, а Наполеон возобновил военные действия, нападая на корабли, бороздившие Средиземное море. Торговцы не чувствуют себя в безопасности, а англичане, которые раньше были хозяевами морской торговли, оказались загнанными в угол. Палермо, как и вся Сицилия, превратился в безопасную гавань, не подвластную французскому влиянию. А главное, эта гавань находится в центре Средиземноморья, — вот почему Палермо заполонили торговцы и моряки со всей Европы. Французские специи приходят из портов Северной Италии, английские — с Мальты и не только. Прибывают товары из Турции, Египта, Туниса и Испании.