передовую политической борьбы, о. Илиодор не сознавал, что любые нападки на него лично ударят рикошетом по авторитету всей церкви. Этим авторитетом он тщетно пытался от них укрыться, на что «Царицынская жизнь» резонно ответила, что разоблачает деятельность священников не как таковых, а как своих политических противников, членов политической партии — «Союза русского народа».

Типаж о. Илиодора не нов для церковной истории. Современники сравнивали его с Петром Амьенским и особенно с Савонаролой. В русской же Церкви ближе всего к нему протопоп Аввакум. Что до свт. Филиппа и других русских святых, на подражание которым претендовал о. Илиодор, то они были люди совершенно другого духа. Патриоты, они, однако, не стремились завести толпу.

При всей видимой погруженности в мирские хлопоты о. Илиодор ухитрялся оставаться настоящим монахом: «…своего дела прямого я не забываю». «Как уверяют многие, даже из числа несочувствующих ему, — он истинный и примерный монах», — писал свящ. Павел Беляев. В многочисленных путешествиях о. Илиодора замечали за молитвой то в небольшом провинциальном храме, то у вокзального иконостаса, на коленях. Подобно своему духовному отцу, он тоже не любил, когда его попутчицей в купе оказывалась женщина. Но если еп. Феофан при подобном казусе ушел в другое купе, выкупив его целиком, то о. Илиодору такое благородство было не по карману. Однажды иеромонах пытался выгнать из своего купе женщину с больным ребенком, причем, встретив противодействие, апеллировал к своим провожатым: «Православные, как же я с бабой рядом поеду?».

Однако следует различать монашество как аскетическую практику, принадлежащую целому ряду религий, и христианство. Более справедливы те недруги о. Илиодора, кто упрекал его в отступлении от христианских идеалов, говоря, что он «совсем-совсем забыл о Христе и об Евангелии». Например, прот. С. Каверзнев (31.X.1910) во всеуслышание обвинил иеромонаха в том, что он идет вразрез с евангельским учением, развращает, а не поучает, проповедует не любовь, а ненависть.

Иеромонах оправдывался, проповедуя при этом христианское отношение только к христианам: кротость и мир у него есть, но для паствы, а не для безбожников, любить врагов надо личных, а не врагов церкви и государства, считать братьями надо только тех, кто верит в свое происхождение от Адама и Евы, а безбожники не верят, следовательно, они и не братья, а враги…

Для своих действий он без труда находил оправдания в Новом Завете. Излюбленным примером было изгнание торгующих из храма. В другой раз, прилюдно преклонив колени с молитвой о наказании царицынских клеветников и безбожников, о. Илиодор пояснил очевидцам: «вспомните, как апостолы посылали проклятья и просили погибели жителям самарянского города».

Но подлинной его стихией был Ветхий Завет. О. Илиодор сознавался, что ближе ему ветхозаветные пророки. «Я, правда, не апостольского складу, — продолжал он собственную характеристику; — у тех кроткое, созидательное слово, а у меня повадка ближе к древним пророкам подходит, которые не гладили по головке: казнили, разрушали…». Именно в их книгах он черпал свое вдохновение, порой прямо ссылаясь на пример «древних пророков».

Некоторые современники тоже отмечали эту преемственность. Преосв. Гермоген говорил о «духе о. Илиодора, горящем пламенем ветхозаветных пророков», другие сравнивали иеромонаха с Иеремией, Ионой и Иезекиилем, а также с пророком Елисеем, жестоко наказавшим нечестивых детей.

Почему о. Илиодору взбрело в голову заняться народным просвещением? Дело в том, что ему довелось жить в безумное время первой русской смуты, в которой не последнюю роль сыграла революционная агитация.

«Где-то прокламации разбрасывались на ходу из экипажей, запряженных тройками лощадей, где-то „некто, одетый в генеральский мундир и ленты“, обманом вел крестьян на разгром соседней усадьбы, в Рязанской губ. „…генерал проезжал, в звездах, царскую грамоту показывал: ждите, говорит, мужички, вся земля Ваша будет“.

Случалось, что в роли агитаторов выступали земцы, а также деревенская интеллигенция — учителя, фельдшеры, врачи, агрономы. В Рыльском уезде Курской губернии разгромом одного из заводов руководили „бывшие в масках, не принадлежавшие к крестьянской среде лица“, которые „занимались игрой на рояле“, пока поднятые ими простолюдины расправлялись с заводом».

Толчок к новому потоку агитации дал Высочайший манифест 17 октября 1905 г. о даровании «свобод», что малограмотный крестьянин не мог уразуметь и толковал по-своему. «„Гастролеры-агитаторы“ подстрекали на беспорядки именем Монарха, подчас прямо уверяя народ, будто помещичья земля отныне передана в его руки. Фельдшеры, сельские учителя, ветеринары стали распространять слухи, будто в январе Государь издал право грабить частных землевладельцев и завладевать их землями. В Саратове после 17 октября ходили слухи, „что дана свобода три дня грабить“. Случалось, что для убедительности революционеры облачались в ленты и мундиры, печатали подложные царские манифесты, „с гербовыми орлами и прочими императорскими атрибутами“, где от лица Государя приказывалось грабить помещиков. По неграмотности крестьяне принимали агитаторов за царских посланцев».

Что же сделал о. Илиодор? Он противопоставил революционной агитации собственную контрагитацию, разъясняя народу истинное положение вещей.

Нельзя не согласиться с иеромонахом, что духовенство было самой подходящей силой для такой разъяснительной работы.

Ярославль (1905–1906)

Семинария

Карьера о. Илиодора началась, как и у большинства ученых монахов, с преподавания в провинциальной духовной семинарии. В октябре 1905 г. он получил назначение в Ярославль.

Следует понимать, что поповичами тех лет духовная семинария зачастую рассматривалась не как ступень к священному сану, а как возможность получить хоть какое-то образование на казенный счет. Поэтому выведенный Достоевским тип неверующего семинариста Ракитина был весьма распространен.

Революция была в разгаре, и воспитанники духовной школы вслед за светским студенчеством принимали в беспорядках активное участие. Ярославские семинаристы пели революционные песни, наклеивали на стенах прокламации, шатались по митингам, устраивали сходки, предъявляли педагогам петиции. Раз «устроили в коридоре торжественную процессию с флагами, под которыми, при пении Марсельезы, пришлось пройти о. ректору с преподавателями из учительской комнаты, чем учителя окончательно возмутились».

Брожение переросло в открытый бунт 14.X.1905, когда воспитанники устроили забастовку. По примеру фабричных забастовщиков вожаки принудительно втягивали в свою затею более благоразумных товарищей, врываясь в классы с криками: «Прекратить занятия!». Не прошло и часа, как в семинарию прибыл архиепископ Ярославский Иаков (Пятницкий). Поприветствовав гостя криками «вон», ученики через депутата-четвероклассника сообщили преосвященному свои претензии к методам и программе семинарского образования: в курсе философии имеются догматические «софизмы», в курсе истории — указания на промысел Божий, из курса словесности исключены гр. Толстой и М. Горький. Архиерей послушал-послушал, да и уехал. Вскоре ученики заявили о. ректору, что закрывают семинарию до 24.XI. Позже постановлением совместной сходки семинаристов и городского духовенства этот срок был продлен до 8.I.1906.

В дни неурочных каникул воспитанники Ярославской семинарии продолжали свою революционную деятельность: 19.X из окон общежития по Духовской улице была обстреляна монархическая манифестация,