Он нагнал меня уже у подъезда, запыхавшийся и раскрасневшийся.

— Можно я с тобой… с вами?

От этих метаний между «ты» и «вы» корёжило сильнее всего.

— Конечно, — неловко улыбнулась.

В лифте оказалось совсем невыносимо, когда вот так вот, стоя плечом к плечу и неотрывно рассматривая что-то под ногами, чтобы, не дай бог, не встретиться взглядами.

В квартиру мы входили в полном молчании и даже моё «Проходи» никак не разбавило тягучести момента. Скинув на ходу сапожки, я прямой наводкой направилась к шкафу собирать вещи. Мы ещё в «Элефанте» успели обсудить вопрос, в чьём доме нам предстоит жить. И как бы мне ни хотелось остаться на своей территории, Арсений сказал своё категоричное «нет».

—  К вам домой я не пойду, — скрестив руки на груди, заявил он час назад.

Спорить я не стала, отчасти потому, что понимала: моя квартира, хоть и просторная, но — студия, значит, пришлось бы всё время быть друг у друга на виду, а вытерпеть столько времени в одном пространстве мы вряд ли сможем.

— Может быть, чаю? — бросила через плечо, доставая из шкафа небольшую дорожную сумку и не имея ни малейшего представления о том, что и сколько нужно взять с собой.

Отрицательно мотнул головой. Он стоял на пороге, засунув руки в карманы куртки и переминаясь с ноги на ногу, так и не решившись пройти дальше. Его взгляд жёг спину даже через пальто, которое впопыхах не стала снимать, расстегнув лишь ворот.

Через пять минут сумка была собрана — я всё же включила логику, рассудив, что если мне понадобится что-то конкретное, то всегда смогу съездить к себе домой. Оставалось только прихватить принадлежности из ванной, когда Арсений решил подать голос:

—  Ты одна живёшь?

И вновь это «ты-вы».

—  Да, —  осторожно отозвалась я.

—  А почему?

Вопрос поставил меня в тупик.

—  Разве обязательно нужно с кем-то жить?

Он замялся, но потом всё же пояснил:

— Но ты же ушла… — запнулся и заметно помрачнел, явно пожалев, что вообще открыл рот.

—  Это не означает, что я променяла вас на кого-то другого.

Говорить было тяжело, каждый звук казался тяжёлым и неповоротливым.

Арсений упорно не поднимал головы, рассматривая носы своих ботинок.

— Всё было непросто, — аккуратно попыталась объясниться я. 

— Взрослые всегда так говорят! — неожиданно резко вскинул он голову, изменившись в лице, явно больше не сдерживаясь. — Это ведь такая удобная фраза, когда не хочешь ничего объяснять.

— Удобная, да, — невесело согласилась, на что подросток с вызовом хмыкнул и отвернулся, буркнув:

— Я на улице жду, — и, схватившись за поворотную ручку замка, попытался крутануть её, но с первого раза не вышло, что заставило парня нервничать ещё сильнее.

Мне самой больше всего хотелось развернуться и скрыться где-нибудь в ванной, по крайней мере, это не было бы так… остро? больно? невыносимо?

Но и отпускать его в таком состоянии было тоже неправильно. Скинув сумку на пол, неуверенным шагом подошла к Арсению, который продолжал ломиться в закрытую дверь. Коснулась его плеча и даже через слои одежды ощутила, как кожу обжигает жгучим холодом. Разве это возможно?

Он замер, ненадолго, но резко, повёл плечом в сторону, явно стараясь отстраниться от меня как можно дальше. И это снова царапнуло что-то внутри.

— Иногда люди молчат не потому, что не хотят говорить, а потому, что… не знают, как объяснить.

***

«Обратная дорога» далась нам куда сложнее. Оба на взводе после разговора в моей квартире, мы ещё больше тяготились обществом друг друга.

На вопрос о маршруте следования Арсений процедил сквозь зубы адрес, резанувший слух. Как оказалось, Ключевский жил там же, где и четырнадцать лет назад. И возвращаться туда мне совсем не хотелось. Слишком много воспоминаний. Слишком много всего произошло с нами за то время, что я прожила в квартире Игоря. Да и никакого права находиться там у меня не было.

Уходя — уходи.

Напряжённое молчание, длившееся всю поездку, впервые нарушил Арсений, уже во дворах, где я битых десять минут кружила в поисках свободного парковочного места.

— Папа обычно на стоянке машину оставляет, — не отрывая взгляда от окна, в пустоту заметил парень. — Наверное, можно воспользоваться его местом…

— А его машина?

Называть Ключевского по имени у меня с каждый разом получалось всё хуже и хуже, не говоря уже о «папе», легче было обходиться местоимениями.

— В автосервисе. Папа перед отъездом в аварию попал…

Зашибись.

— Тогда говори, куда ехать.

Впрочем, как выяснилось позже, мы вполне обошлись бы и без указаний Арсения. Стоянка нашлась ровно на том же месте, где была раньше. Четырнадцать лет назад. Захотелось выматериться, видимо, в этом городе могло меняться что угодно, кроме вот таких вот… осколков прошлого.

Подъезд вызвал у меня лёгкий приступ тахикардии. Здесь всё было по-прежнему, разве что зелёный оттенок стен стал чуть холоднее. Я снова почувствовала себя юной, испуганной и запутавшейся. Как в тот день, когда впервые вошла сюда с Ключевским. Это тоже осталось неизменным. За исключением возраста, который перешагнул отметку тридцать. Да и мой спутник пусть и носил фамилию Ключевский, был значительно моложе своего отца, когда тот привёл меня к себе домой.

А вот входную дверь они всё же сменили — на месте старой деревянной красовался современный металлический монстр. Пока Арсений вскрывал это «хранилище», я стояла, затаив дыхание, вцепившись руками в лямку сумки, будто ожидая, что вот сейчас случится что-то нехорошее, как минимум, разверзнется бездна.

За моей спиной скрипнула открывшаяся дверь. Бездна разверзлась. Жаль, что не под ногами.

—  Арсений! — противный женский голос прокатился по подъезду, заставив меня вздрогнуть. На удивление, ребёнок отреагировал абсолютно так же, мы даже скривились синхронно.

— Здравствуйте, Ольга Вениаминовна, — фальшиво улыбнулся Ключевский-младший.

Я же предпочла стоять спиной к не в меру активной соседке, которая в своё время стала для меня самым настоящим кошмаром.

—  Сенечка, —  неправдоподобно любезным тоном продолжила мадам Ветрова, —  а папа дома?

— Э-э-э, — стушевался он, —  не-е-ет?

Интонация его подвела, и это вопросительное «нет» сдавало нас с потрохами, не хватало только надписи на лбу: «Заговорщики».

— Что-то давненько я его не видела, — вкрадчиво продолжала гроза всех местных нарушителей, окуная меня в прошлое, где этот же самый голос сетовал: «Игорёша, твоя пигалица опять...». Как же я ненавидела это… «Игорёша»!