Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть! — с веселой готовностью ответил Пушин и, с какой-то особой молодцеватостью щелкнув каблуками, повернулся и вышел.
Варламову по душе был молодой лейтенант, и майор не упускал случая поговорить с ним по-отцовски назидательно, передать свой большой опыт.
В кабинет вошел парень в комбинезоне, в захватанной фуражке, которую он крутил в руках, как колесо.
— Здравствуй, Коля, — встретил вошедшего майор, как старого и желанного знакомого.
— Здравствуйте, Константин Николаевич, — торопливо заговорил парень. Простое, открытое лицо его с серыми глазами и русым ежиком над выпуклым, темным от загара лбом выглядело озабоченным. — Я к вам по делу, извините за беспокойство. Вот прибежал...
— Ты садись, садись, — прервал его майор, делая вид, что не замечает состояния парня. — Сын как, растет?
Лицо Авдеева стало лучистым.
— Растет мой Костик. Как за палец схватится, будто тисками сожмет, не вырвешь. Сила!
— Привет ему передай. Работой загружен по самую макушку, никак не выберу время заглянуть к крестнику. Как на работе?
— Все как на мази. Никто косо не смотрит. Да я и сам...
— Ну, ну, — опять перебил его майор, — ты и сам с усами. Живешь, как полагается жить настоящему человеку.
Варламов познакомился с Авдеевым несколько лет назад. Николай — сирота без отца и матери — был пойман при краже мешка из почтовой машины. Вел дело Варламов. Парень попал в тюрьму по закону, но встречи с Варламовым остались в его душе надолго. Уже из колонии Николай написал Варламову письмо, тот сразу же ответил, пригласил к себе после отсидки, обещал помочь устроиться на работу, помочь в учении.
Авдеев вел себя в колонии примерно, работал старательно и был освобожден раньше срока. Варламов не забыл о своем обещании, устроил вернувшегося в город Николая на работу и в общежитие, помогал в трудные минуты. Из колонии Николай возвратился стриженным наголо, и майор тогда встретил его словами: «Ну как, бритая голова, скоро ли отрастут твои волосы?» Фраза была многозначительной, и оба хорошо понимали смысл ее. Когда Авдеев позволял что-либо предосудительное, Варламов укоризненно качал головой и всякий раз повторял: «Ну, бритая голова, скоро ли отрастут твои волосы? Пора бы уж». Николай поймет, что майор недоволен, уткнется ему в грудь своей вихрастой головой и с замиранием сердца ощущает, как сильные и чуткие пальцы Варламова продираются сквозь густой его чуб.
— Значит, растут и растут твои волосы, Коля, — улыбнулся майор и сейчас, выспросив все у Николая о нем самом, о жене и сыне, о делах на работе. И, покончив с этим, заговорил о другом:
— Говоришь, по делу зашел?
— Константин Николаевич, я к вам по тому делу пришел. В городе только и разговоров об убитых.
— Да, девочка убита. А Бушмакин жив, врачи борются за его жизнь.
— Ага. Так вот, может, вам подсобит то, что я скажу о свидетелях.
— Даже о свидетелях? Ну, что ты услышал, что узнал о них?
— Как сказать... Может, и не свидетели. Но тут вот странная история с совпадением, оттого и забежал к вам. Исчезла Рита Ившина, девушка, с которой знаком мой друг по работе. Рита рассказывала ему при встрече, что на Нагорной улице у магазина какие-то парни избили мужчину и скрылись, сами бросили велосипед. И вдруг Рита сама скрылась на следующий день. Друг недоумевал, а вчера получил от нее письмо из Пудема: живу, мол, у старшей сестры, нельзя мне пока приезжать в Ижевск. Так надо. А почему нельзя и когда вернется домой, не сообщает. Я подумал, может, на нее надавили бандиты, раз она видела их. Запугали девку, она и смазала пятки салом, а? Ведь она только что устроилась в магазин и вдруг — ударилась в бега. Неспроста это. Вот я и пришел к вам.
Авдеев, видя, с каким вниманием выслушал его Варламов, облегченно вздохнул, улыбнулся.
— Хорошо, Коля, что зашел, — похвалил Варламов. — Интересные сведения принес. Просто так она, конечно, не уехала бы. — Подумав, спросил: — А может, сестра заболела, вызвала телеграммой?
— Так не пишет, намекает лишь: нельзя мне приезжать.
— Да-а, — Варламов помолчал. — Сегодня ты работаешь?
— Во вторую смену.
— Сейчас никуда не спешишь?
— Нет.
— Тогда давай вместе съездим к ней на дом. Попутно заедем в магазин. Адрес Риты знаешь?
— Как же! Друг мой околачивается возле ее дома целыми вечерами. Влюблен по уши.
— Ну, пошли.
Дома у Риты застали ее отца. Сухонький старик в исподнем тихо, как тень, двигался по тесной и душной комнате, раскидывая по клеткам с птичками горсточки конопли. Постель не убрана. На столе — остатки пищи, грязные тарелки, ложки. Тут же стояли две глубокие тарелки, полные конопляного семени. Не обращая внимания на вошедших, старик продолжал кормить птиц.
— Вы отец Риты?
— Покарал бог.
— Почему?
— Присловье. — И вдруг стал сетовать: — Хвораю, ноженьки не держат, валяюсь бревном в постели, на ладан дышу.
Варламов кивнул на клетки:
— Однако подопечных у вас немало, всех накорми, напои, убери...
— Птички — радость от них: живые существа. Без них от скуки пропадешь.
— А коноплю где достаете?
— Известно где — на базаре. В магазинах-то наших и духа конопляного нету почитай что с самой революции.
— А базар, значит, живет по-дореволюционному? — усмехнулся Николай и покрутил головой. Он неодобрительно разглядывал усохшего старика и его затхлую комнату.
— Наоборот. Темп другой вышел, и базар ноне пошел к упадку, магазин берет верх. Вот и моя Ритка в магазин ушла. С ней живу, жена померла в одночасье.
— А где дочь-то, на работе?
— Нет. Рванулась вдруг к старшей сестре в Пудем.
— Не сказала, по какой причине так быстро уехала? Ведь она только что в магазин устроилась.
Старик остро глянул на майора, пожевал губами, надулся, как маленький.
— Не мути, дорогой товарищ, ежели что дочка наделала, так и скажи. Отчего выведываешь о ней? Говорила, что работа не нравится. Нынешняя молодежь с норовом, самостоятельная, с родителями не ахти как считается. Удерживал — не послушалась, уехала.
Варламов успокоил старика:
— Ничего плохого на работе не