именно, звание герцога Острожского и князя Замойского. Занимая в это время, среди сложной иерархии сановников и защитников престола лишь скромную должность кравчего, он мог, благодаря своему происхождению и своему богатству рассчитывать на самую блестящую карьеру. Ленивому и благодушному от природы, дорожившему всего более своим спокойствием, ему недоставало одного: чтоб им кто либо руководил. Как человек испорченный грубым развратом, привыкший пьянствовать, он в свои тридцать лет, не обещал быть примерным мужем. Но говорили, что "он влюблен как кот". В виде свадебного подарка он предлагал "хорошенькой француженке 100 000 червонных наличных денег; 12 000 на её личные расходы; 4000 ренты по закладной с одного из своих поместьев, обещая и "еще более того по заключении брака". Всего иметь трудно, а заинтересованная в этом деле особа довольствовалась и этим жребием.  По словам одного биографа короля Яна Казимира, Марысенька имела соперницу в лице другой фрейлины королевы, девицы Шенфельд, немецкого происхождения, находившейся под покровительством короля. Мария де Гонзага, находя, что он ей слишком угождает, выдвинула свою воспитанницу; Замойский повиновался, и Марысенька восторжествовала.  По словам очевидцев, она была необыкновенно хороша, отличаясь необычайно-правильной и своеобразной красотой: овал лица немного удлиненный, с тонким очертанием рта и немного насмешливым выражением; нос с горбинкой, разрез глаз продолговатый, в виде миндалин, тонкий и гибкий стан ("худа, как палка", -- говорили завистницы); непринужденность и мягкость движений придавали ей особую прелесть. Что касается всего остального, в особенности, в виду трудности воссоздания психологии женской души, я предлагаю читателю документы, служащие некоторым образом указанием.  Перенесемся в Познань, куда отправилась королева для переговоров с курфюрстом Бранденбургским. Так как в городе не было замка для её приема, то её высочество поместилась в монастыре, распределив свою свиту по другим монастырям. Польские монастыри долгое время сохраняли характер общий в древнее время всем религиозным учреждениям в Европе: а именно: гостеприимство. Они служили приютами странствующим, создавая таким образом центры не только общественной, но и светской жизни. Все предпочитали останавливаться в монастырях, избегая гостиниц, менее удобных и менее приличных. Расходы на содержание уплачивались приношениями и благотворительными учреждениями. М-llе д'Аркиен пришлось поместиться в монастыре сестер бенедиктинок. Благодаря хронике, неожиданно чудесным образом сохранившейся и еще неизданной [В библиотеке Рачинского], мы узнаем, какое впечатление произвела хорошенькая посетительница в этой суровой среде, и в то же время, какую пользу воспитанница Марии де Гонзага извлекла из наставлений, внушений и противоречивых примеров (легкомыслия и героизма) той среды, где развился и образовался её характер.  "М-llе Д'Аркиен прибыла в наш монастырь незадолго до Рождества. Среди других фрейлин королевы она занимала первое место. Наша настоятельница сама уступила ей свою маленькую келью, и это причинило ей столько беспокойства, что пришлось обратиться к врачу её высочества"...  Эта характерная и неприятная черта доказывает в молодой особе пренебрежение к спокойствию других и готовность жертвовать им в собственную пользу. Снисходительная монахиня на этом не настаивает, имея в виду другие, более существенные обвинения.  "Поведение этой молодой особы не могло служить примером для других. Приходилось ночью допускать к ней её доктора... Она принимала у себя много сенаторов, которые своими частыми посещениями доставляли беспокойство..."  Чтоб представить дело в настоящем свете, я должен заметить, что звание сенатора в то время в Польше нисколько не соответствовало представлениям о тех нравственных и физических свойствах, с которыми оно связано в настоящее время. Всякий, принадлежавший к местной аристократ, мог надеяться переступить порог почтенного собрания в возрасте весьма отдаленном от пределов, удерживающих в наши дни честолюбцев на пороге Люксембургского дворца.  "Они (эти сенаторы -- боюсь признаться -- все веселые разбитные молодые люди) без всяких опасений проходили через храм, направляясь к ней... От их навязчивости не было отбоя"...  Это ещё не всё. Поведав нам, что стеснительная иностранка привезла с собой многочисленную прислугу, между прочим гувернантку (m-llе Гальман, быть может -- в новой роли), и что ей подавали кушанье с королевского стола, доказывая тем её высокое положение при дворе, добрая сестра наконец высказывает свое последнее обвинение. Благочестивой рукой, дрожащей от волнения, она начертала настоящий обвинительный акт.  " ...И так как она часто принимала ванну, а воды в монастыре не было (неожиданное открытие даже для польского монастыря ХVII века), рабочие, из мужчин, должны были приносить воду"...  Это всё, но этого достаточно. Как бы ни был слаб рисунок, перед нами является точная и верная картина. Необычайная заботливость о личном удовлетворении, без малейшего внимания к другим. "Мне хорошо, вам плохо -- тем хуже для вас".  Известная общительность, вместе с чрезмерной вольностью в обращении и полным презрением к чужому мнению. Чрезвычайная заботливость о собственной особе. В общем -- культ своего личного я, всепоглощающей, требовательный и категорический, как всякая религия; при этом самовластие, не допускающее противоречий, не признающее препятствий, готовое поднять на ноги весь монастырь, чтоб наполнить ванну; черствость сердца, дозволяющая идти прямо к цели, устраняя возможность уступки или компромисса.  Нам придется позднее дополнить эту картину несколькими штрихами, и это будет не трудно. С этого момента Марысенька вступает в область истории, и немногие из числа женщин оставили за собою такое отчетливое воспоминание. Могло казаться, что она преднамеренно желала показать себя потомству в самых многообразных видах и положениях. Её личная переписка, сохранившаяся по большей части с этого времени, дает богатый материал. Но для основных и характерных черт её нравственной физиономии ни один из документов, которые я намерен представить, не прибавил ничего к краткому и точному описанию, данному о ней смиренной сестрой бенедиктинкой. II.