– Быть может, мы лучше поедем в галерею?

Здание приюта располагается в другой – судя по всему, рабочей, – части города. Темная краска на фасаде, скрипучие ворота, из которых высыпает на улицу стайка грязновато-бледных босоногих малышей. Не знаю, в чём появлялись они перед своими попечителями, но явно не в том, что было на них сейчас.

Графиня в ужасе отступает в сторону, когда один из мальчишек пробегает по большой луже перед воротами, и во все стороны разлетаются холодные брызги.

Мы входим внутрь, и дыхание спирает от тяжелого запаха. Здесь пахнет несвежим бельем и скисшими продуктами, и Сюзанна брезгливо морщит нос.

Граф тоже в шоке, и когда на звук открытой нами двери по внутренней лестнице сбегает высокая женщина в строгом синем платье, он награждает ее свирепым взглядом.

– Ваше сиятельство! – лепечет она. – Чем обязаны?

Но он не считает нужным отвечать. Мы идем по темным коридорам, заглядывая в каждую комнату. Несколько спален с рядами детских кроваток, на которых даже нет матрасов – только набитые сеном подушки и грязные, с заплатами простынки. Кухня с большой печью, на которой в кастрюле варится жидкий суп, от запаха которого меня начинает тошнить.

На что они тратят те деньги, что отпускаются из казны? Похоже, этот же вопрос волнует и месье Амбуаза. А когда мы видим, как в сыром и холодном помещении мастерской худые, без тени румянца на лицах мальчики лет десяти орудуют тяжелыми, не предназначенными для детских рук инструментами, граф разворачивается и идет к выходу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ваше сиятельство! – женщина бежит следом. – Мы не должны их баловать. Это дети улиц! Они не умеют носить хорошие платья!

Граф останавливается.

– Однако это не мешает вам каждый год отчитываться об их закупках. Не напомните, сударыня, что еще вы включили в свой прошлый отчет? Кажется, полторы сотни пальто и столько же пар ботинок? Надеюсь мы обнаружим их, когда придем к вам с ревизией.

Теперь женщина так же бледна, как и ее подопечные. Но мне ее не жаль.

На следующий день меня удостаивает аудиенции министр финансов Тодории – маркиз Жаккар – очень высокий и худой, как жердь. Он беседует со мной в приемной, даже не пригласив пройти в кабинет. И весь его вид говорит о том, что наша встреча никакого удовольствия ему не доставляет.

– Вам будут сделаны дубликаты необходимых документов, – холодно говорит он. – Хотя, право же, я полагаю, что мои служащие могли бы использовать это время с куда большей пользой.

Он не расположен мне помогать. Впрочем, к этому я была готова. Месье Амбуаз так и сказал утром – не ждите от маркиза даже внешнего радушия. Ну, что же, он оказался прав. Сам граф со мной в министерство не пошел. «У нас с Жаккаром давняя неприязнь. Я для него как красная тряпка для быка. Я буду ждать вас в карете на площади».

– Честное слово, сударыня, до вашего появления у меня в министерстве я решительно не мог понять, как его величеству могло прийти в голову допустить женщину к финансовым документам, – слово «женщина» он произносит с заметным презрением. – А вот теперь, кажется, понимаю.

Он разглядывает меня так явно-оскорбительно, что я чувствую, как краснею. Он полагает, что король позволил мне поиграть в аудитора лишь потому, что пленился моими чарами? Мне становится немного смешно. Я могу сказать, что даже не знакома с его величеством, но стоит ли это делать? Он всё равно мне не поверит.

– Вы полагаете, сударыня, что проблемы Тодории связаны с нашим неумением распоряжаться деньгами? Если так, то вы просто глупы. Хотя красивой женщине это простительно. Позвольте дать вам совет, ваша светлость – выбросьте ваши бредовые идеи из головы и просто наслаждайтесь пребыванием при дворе его величества. У вас, в Америке, кажется, не так много подлинных аристократов, и я понимаю, почему вы предпочли приехать в Европу. Но вы выбрали не лучший способ зарекомендовать себя.

Я разворачиваюсь и иду к дверям. Мне не о чем с ним говорить. И всё-таки на пороге я оборачиваюсь.

– Могу я снова обратиться к вам, ваша светлость, если у меня возникнут какие-либо вопросы по бюджету Тодории?

Он снисходительно улыбается:

– Конечно, сударыня!

Но я сомневаюсь, что он захочет на них отвечать.

Из министерства я выхожу в весьма паршивом настроении. Ну, ничего, главное, чтобы он прислал обещанные документы. А вопросы я могу задать и прямо на заседании государственного совета.

Я направляюсь к площади по живописной улочке с разноцветными домами, каждый из которых украшен узорными ставнями и увитыми зеленью балкончиками. Перед одним из домов я застываю в немом изумлении.

Это лавка – с большой вывеской, витриной и удобным для покупателей крыльцом. Но лавка не простая, каковых здесь полным-полно. Нет, это лавка ведьмы! На вывеске так и написано – «Волшебные снадобья мадам Легран». И над дверью висит не колокольчик, а чучело совы.

Но как же так? Ведь месье Амбуаз говорил, что в Тодории за колдовство отправляют в тюрьму!

– Сплошная бутафория, сударыня! – голос за моей спиной раздается так внезапно, что я подпрыгиваю.

Когда я оборачиваюсь, мужчина – чернявый, невысокий, самой непримечательной наружности, – склоняется передо мной в почтительном поклоне.

– Мадам Легран всего лишь умело играет на чувствах и желаниях своих покупателей. Решительно никакого волшебства!

Я отступаю на шаг.

– Но если все знают, что она – обманщица, то неужели кто-то готов платить ей деньги?

– О, сударыня, – незнакомец расплывается в улыбке, – всегда найдутся те, кто готов платить даже за каплю надежды.

Признаться, я немного разочарована.

– Позвольте представиться – Алан Дюбуа к услугам вашей светлости.

Он знает, кто я такая? И если да, то что ему от меня нужно? И вообще – насколько прилично беседовать с незнакомым мужчиной на улице?

– Я шел за вами от самого министерства. Уверен, этот крохобор Жаккар не сказал вам ничего полезного. Но даже если и сказал, то советую вам, ваша светлость, не верить ни одному его слову. А вот я, сударыня, с удовольствием добуду для вас те сведения, которые будут вам нужны.