Целью этой главы является вкратце проследить историю расхождения мнений между властями предержащими и общественностью в отношении внешней политики и изучить типы личностей, которые создавали общественное мнение во время Русско-японской войны.

С самого начала следует пояснить две вещи. Во-первых, разница со взглядах между властителями-олигархами и лидерами общественного мнения в основном определялась тем, что вторые не несли ответственности и не имели опыта в делах государственного управления. В той или иной степени это расхождение наблюдается во всех странах. Однако в эпоху Мэйдзи монополия на принятие государственных решений была рано захвачена олигархами. Как в структуре управления, так и на практике оставалось очень мало каналов, через которые правительство делилось бы ответственностью и опытом в сфере международных сношений с кем-либо еще, и между власть имущими и людьми, не входящими в правительство, почти не происходило конструктивного обмена мнениями по поводу внешней политики[13]. Иными словами, для уменьшения этой разницы во взглядах не было сделано почти ничего с тех пор, как она появилась вместе с режимом Мэйдзи.

Во-вторых, лидеры сторонников жесткой международной политики в эпоху Мэйдзи со временем изменяли свои требования к верховному правительству на менее срочные или радикальные. То ли в рамках политической тактики ослабления правительства и введения его в замешательство, то ли из идеологических убеждений либералы, партийные политики и пылкие националисты в один голос требовали, чтобы правительство заняло жесткую позицию в международных отношениях. Однако политическая история эпохи Мэйдзи, особенно после провозглашения конституции, показывает постепенное смещение в рядах антиолигархических сил. Те, кто оказывался ближе к политической власти (как в масштабе всей страны, так и внутри политических партий), начинали проявлять большую степень понимания олигархии и ее политики. Следовательно, получалось так, что большинство ярых сторонников жесткой международной политики стали составлять журналисты, интеллектуалы (включая некоторых университетских профессоров), не особенно успешные партийные политики и, что важнее всего, члены националистических обществ. В данном исследовании мы будем обобщенно называть этих лиц «политическими деятелями».

В эпоху Мэйдзи требования и намерения тех, кого беспокоила судьба страны, были связаны с борьбой Японии за сохранение национальной независимости в мире, где главенствовали западные державы. Все политические лидеры, как входящие, так и не входящие в правительство, соглашались с тем, что для достижения этой цели и получения равноправных отношений с Западом Япония должна активно проводить политику «фукоку кьехэй» (обогащения страны и укрепления армии). Короче говоря, разница во взглядах различных группировок политических лидеров эпохи Мэйдзи заключалась только в методах и сроках, а не в конечных целях[14]. И те, кто отвечал за политику страны, и те, кто ее критиковал, выдвигали один и тот же лозунг и одну и ту же цель, «фукоку кьехэй», несмотря на существовавшее между ними расхождение во взглядах. Это относилось как к внутренней, так и к внешней политике. Облеченные властью осознали, что до достижения цели необходимо пройти несколько этапов. Они быстро поняли, как важно дождаться подходящего момента для каждого последующего шага.

Критики правительства не смогли понять этого различия между лозунгом и программой или намеренно отказались сделать это из-за своей политической позиции или просто невежества. В любом случае, их противодействие правительственной политике в области внешних сношений Японии по большей части проистекало из постоянного недостатка непосредственного опыта и чувства ответственности за государственные дела. Следовательно, они не понимали постепенности процесса и вместо этого требовали, чтобы Япония одним махом достигла конечной цели. Их крик о жесткой внешней политике и нападки на «трусость» правительства имели легитимный вид, поскольку безопасное и равноправное среди мировых держав положение было заявленной национальной целью Японии Мэйдзи.

Первым проявлением этого конфликта мнений можно назвать реакцию политически сознательной общественности на императорское воззвание к открытию международных отношений 1 января 1868 года, в котором объявлялись принципы, на которых новый режим будет строить свою внешнюю политику. В воззвании утверждалось:

Это воззвание, очевидно, шокировало многих, кто не думал, что новое правительство настолько резко изменит старые порядки. Они ожидали, что новое правительство, чьи лидеры воевали с режимом Токугавы под лозунгом «Сонно дзеи» («чтить императора и изгнать варваров»), с усиленным жаром будет продолжать ту же политику. Твердые фанатики «Сонно дзеи» чувствовали себя преданными новым режимом. Некоторые из них начали нападать на иностранные представительства в Японии, выражая таким образом свое возмущение той политикой, которой так внезапно решило придерживаться новое правительство.

Воззвав к отказу от изоляции в сфере внешней политики, лидеры нового режима нисколько не намеревались объявлять о рассвете новой эры интернационализма в Японии; скорее, это было тактическое отступление. В то же время путем продуманного искажения исторических фактов лидеры возложили вину за последние трудности Японии в общении с иностранными державами на правительство Токугавы. Опыт последних дней эпохи Токугавы и рост знаний о Западе убедили новых лидеров в невозможности продолжать политику изоляции, в том, что для того, чтобы стать единым сильным государством, их стране необходима срочная вестернизация. Даже во время кампании против режима Токугавы они решили, что политика «дзеи» должна быть сменена и ее проведение следует отложить до тех пор, пока Япония не станет достаточно сильна. Политика «дзеи» стала простым лозунгом, используемым ими, чтобы поднять народ против режима Токугавы, который они же обвиняли в беспрекословном подчинении западным варварам. Декларация нового правительства о новых принципах международных отношений, следовательно, была не чем иным, как провозглашением решения, к которому его лидеры пришли в последние дни эпохи Токугавы. Таким образом, в первые дни эпохи Мэйдзи был установлен прецедент осторожной и реалистической внешней политики, невзирая на требования жесткой, нереальной и зачастую шовинистической политики от той части общественности, которая обладала политическим сознанием, но не имела достаточной информации.