Ни с кем никогда так не хотелось Оле подружиться, как с Гликерией. Где её искать вне школы – было непонятно, но Оле очень хотелось. Она готова была выскочить на улицу под неутомимый серый дождь – и начать поиски.

Вместо этого Оля пришла домой, уселась за компьютер и стала читать в Интернете то, что попадалось ей о гот-культуре. А параллельно о колдовстве и всяких сатанистах. Хотелось информации. Натурой Оля была деятельной, ничего не бросала на полдороге. И умела добывать знания. Так что девочка искала. Валилось огромное количество всего: от сайтов со спец-гот-одеждой и музыкой, а также для всех прочих направлений и субкультур, до сайтов знакомств, блогов и форумов. Ребята-чертенята обустроились в Мировой паутине с размахом, они оказались людьми виртуально активными. Их было много – и все такие разные! Многие оказались непонятны Оле совсем: они обсуждали музыкальные группы, композиторов, отдельные произведения, концерты, которые проходили или будут проходить там-то и там-то, сыпали терминами, английскими, немецкими, французскими и какими-то другими словами. Да – непонятны, потому что Оля не знала, о чём шла у них там речь. Зато было ясно, что этот народ образованный и имеет на всё собственное мнение. Там же, где в темах шли сплошные кровища, смертища, кладбища и вампирища, было скучно. И даже неприятно. Девочка аж отдёргивалась от компьютера, когда перед её глазами всплывала очередная деструктивная красота. Но продолжала смотреть. Оля быстро поняла, что с колдунами она не разберётся никогда, сатанисты её не прельстили, в вампиров она просто не верила. Поэтому, сократив эти темы, она рассматривала всё остальное – которого тоже было немало. На картинках и особенно фотографиях попадались в основном чудовища вида ужасного, иногда не лица, а просто рыла, да ещё и комически загримированные под бледные трагические лики с чёрными провалами глаз. Однако, думалось Оле, ведь поселилось же что-то в душах этих людей, душах, которым достались корявые тушки и некрасивые лица, – что-то, заставляющее их тянуться пусть к болезненной, но утончённости. Правда, когда на сотню-другую попадались три-четыре красавца и красавицы, от которых, как от Гликерии, невозможно было оторвать взгляда, становилось понятно, что оно того стоит. Эти девчонки и парни могли быть обычными гопниками, жить пусть без особых мыслей и чувств, но спокойно, просто и как все, а их потянуло в сложный и трудный мир. Да ещё такой непонятный. Оля пыталась разобраться, в глазах у неё рябило – вернее, «чернило». До тех пор, пока не пришла мама и не отогнала её от компьютера, отправив к бабушке с поручением.

Но и на улице, и у бабушки, и снова на улице, и дома, и перед сном мысли и образы не оставляли Олю.

И опять же стихи Гликерии стучали в голове. Может, зря Оля готами ограничилась – надо было более тщательно колдунов и ведьм изучать? Иначе как удалось Гликерии так мощно на неё воздействовать?..

* * *

Ночью быстрая машина мчала по степной дороге маму и девочку. Давно закончился концерт, ради которого они отправились за несколько сотен километров в другой город, но впечатление от него не оставляло ни девочку, ни её маму. Органная музыка современных композиторов в первом отделении, скандинавский рожок с духовым квартетом во втором… Мама и девочка молчали, погружённые в свои мысли и ощущения.

В тёмно-сером небе висела, точно примороженная, луна, и рассыпанные вокруг звёзды казались ледяными крошками, отколотыми от неё. Пусто и холодно было по всей бескрайней равнине.

– Остановимся? – попросила Гликерия.

Мама и девочка вышли в степь. Тонко звенели подмёрзшие травинки под их ногами. Всё было неподвижно, словно мороз застал врасплох округу – от земли до неба.

Подобрав подол длинного платья, девочка шла вперёд. Мама остановилась и не мешала ей.

Лунной декабрьской ночью в степи было тихо – и очень красиво. Мама смотрела на свою девочку и улыбалась. Пусть в такое время школьники, которых с утра ждали уроки, давно должны спать. Пусть. Мама не торопила Гликерию. Ведь кто знает, может быть, такой ночи не удастся увидеть больше никогда.

Девочка бродила, иногда замирая и всматриваясь в даль, поднимала лицо и ловила бледный лунный свет. В её руке покачивался на цепочке серебряный кулон, шаги были уверенными и спокойными.

Девочка взошла на невысокий холм и запела:

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит.

И звезда с звездою говорит…[2]

Холодный воздух разносил её пение по пустынной округе; тихой ночью под белой луной петь было очень приятно.

Но на середине песни Гликерия вдруг остановилась. В её ушах всё ещё жили дивные звуки недавнего концерта – и на их фоне её собственное пение вдруг показалось девочке таким несовершенным, таким плохеньким, что она со стыдом и ужасом зажала рот руками и оглянулась на маму.

Словно почувствовав её смятение, мама отвернулась в другую сторону и что-то рассматривала на покрытых инеем кочках.

Гликерия резко крутанулась вокруг своей оси; пробежала несколько шагов; сменив направление, побежала в другую сторону; остановилась. Сузив глаза и сжав губы, посмотрела на луну.

И наконец приняв какое-то решение, зашагала к машине.

– Да – если играть, если танцевать или петь, то это надо делать великолепно, – сказала она маме. – Или не делать вообще. Иначе стыдно.

Мама не стала возражать. Она-то хорошо знала, что такое максимализм. Всё – или ничего. Никак иначе. Иначе – только стыдно.

– Но ты же любишь петь? – уточнила она.

– Люблю… – Гликерия грустно кивнула.

– А ты пой тогда, когда тебя никто не слышит, – предложила мама.

– Да я раньше так и делала. А сейчас никак не могу! – горько воскликнула Гликерия. – Но певицей я не хочу быть, ты даже не думай! Просто на свете так много красивых песен…

– Ну вот и пой, когда захочется – и они всегда будут с тобой! Ты же не станешь никого заставлять себя слушать? Это будет насилие.

– Конечно, не стану!!!

– Так и пой себе на радость.

Гликерия благодарно посмотрела на маму и перевела взгляд в залитое лунным светом пространство. Стыд, который жёг ей мозг, постепенно остывал.

…Наконец, мама и девочка сели в машину. Их путь продолжился. До старого рыбацкого дома оставалось уже не так много.

* * *

Прошло несколько дней – и померкший ужас всё-таки настиг Соколову Олю. В школе, конечно же.

– Ну вот – отсеяли всех наших из концерта! – всплеснув руками, заявила на классном собрании после уроков Марина Сергеевна. – Никто не будет участвовать, плохие номера, завуч сказала – надо что-то поинтереснее. Так что шевелите давайте извилинами, что будем показывать?

Это была правда – всё, что могли, ученики девятого «А» уже исполнили на предыдущих концертах. И прыгнуть выше головы вряд ли у кого бы получилось.