Просвещенная элита российского общества была в восторге от смелой инициативы императора. «От всего сердца поздравляю вас с этим великим событием» – пишет публицист Колбасин Ивану Тургеневу. Критик Анненков тому же Тургеневу: «Близится день, когда мы сможем сказать себе в смертный час: „Теперь я совершенно честный человек“». Тургенев Льву Толстому: «Столь долго ожидаемое событие должно вот-вот произойти, и я счастлив, что дожил до этого момента». Собравшиеся на грандиозный банкет университетские профессора, высшие чиновники, богатые купцы, литераторы и художники всех направлений славили имя монарха. Катков, издатель «Русского Вестника», произнес взволнованную речь: «Сегодня один из тех дней, когда все люди с учащенно бьющимися сердцами объединяются в общем душевном порыве. Счастливо поколение, на долю которого выпадает такое. Спасибо Небесам, что мы принадлежим к этому поколению. Благослови Господь нашего царя и его начинание! Пусть он правит долго, и пусть долго будет источником света и благодеяний для нашей родины!» Гости со слезами на глазах подняли бокалы под портретом Его Величества, обнялись и запели «Боже, царя храни!».

Один за другим в губерниях создавались комитеты, подобные литовскому. Местные администраторы шли на это из страха, как бы крестьяне, узнав о намерениях царя, не подняли восстание в случае, если ничего не будет меняться. Поскольку выработка условий освобождения крепостных стала главным предметом публичных дискуссий, Александр решил, что больше не имеет смысла скрывать деятельность Тайного комитета, и 8 января 1858 года учредил «Центральный комитет по делам крестьян». Задача этого комитета заключалась в изучении результатов деятельности провинциальных комитетов. В конечном итоге все зависело от этих небольших групп людей, рассеянных по всей необъятной территории империи. Однако среди них не было единодушия. Помимо нежелания многих помещиков расставаться с землей и крепостными, существовало различие интересов между дворянами северных губерний, где в силу низкой плодородности почв была лучше развита промышленность, и южных, где сельское хозяйство составляло основу экономики. Первые, зависевшие от личного труда как крестьянина, так и рабочего, были готовы тут же уступить свои земли, лишь бы за них дали хорошую цену. Вторые соглашались освободить своих крепостных, но хотели сохранить земли, важный источник доходов. Рядом с этими консервативно настроенными землевладельцами постепенно формировалось меньшинство сторонников отмены крепостного права. «Эти люди, – пишет губернатор Владимирской губернии, – надеются, что реформа, которую они считают абсолютно необходимой, успокаивает буйные головы, способствует налаживанию отношений между землевладельцами и крестьянами и, в конечном итоге, провоцирует повышение цен на землю».

Именно на этих людей доброй воли будут отныне опираться император и его ближайшие сподвижники. Престарелый министр внутренних дел Ланской назначил своим заместителем протеже великой княгини Елены Николая Милютина. Этот энергичный и здравомыслящий человек, сторонник справедливости и прогресса, был обвинен врагами в том, что он является революционером. В самом деле, у него было почти мистическое восприятие неотложности отмены крепостного права. Чтобы ускорить ее осуществление, он призвал в качестве советников выдающихся деятелей, таких как Соловьев, Самарин, князь Черкасский и ряд других, вместе с которыми учредил две «редакционные комиссии» (впоследствии они объединятся в одну), разработавшие юридическую базу реформы. Их деятельность возглавил Ростовцев. Император лично вмешивался в ход дискуссий на заседаниях комиссий и устраивал разносы тем, кто тормозил их работу. На полях одного из докладов он написал, что решил предоставить крестьянам землю в собственность, «дабы они не превратились в бродяг». И в подтверждение этого своего решения 20 июня 1858 года Александр издал указ о передаче государственных земель в распоряжение земледельцев и наделении последних гражданскими правами.

Годом позже, в конце июля 1859 года, сорок четыре губернских комитета подготовили свои заключения, и их представители съехались в Санкт-Петербург для отчета перед редакционными комиссиями. И тут же между сторонниками и противниками реформы начались раздоры. «Рабовладельцы» во главе с Шидловским и Безобразовым обвиняли членов редакционных комиссий в желании разорить дворянство и установить социализм, предвестник анархии. На полях писем Шидловского и Безобразова, адресованных лично императору, его рука оставила гневные комментарии: «Вот какие мысли бродят в головах этих господ… Самая настоящая софистика!» Он пишет Ростовцеву, являвшемуся главной мишенью критики консерваторов: «Если эти господа вообразили, будто способны испугать меня своими демаршами, то они ошибаются. Я слишком убежден в справедливости нашего святого дела, чтобы меня кто-то мог остановить. Но меня постоянно преследует один и тот же вопрос: как осуществить эту идею? В этом, как и во всем прочем, я полагаюсь на Бога и на помощь тех, кто, подобно вам, видит в реформе спасение и будущее счастье России. Берите пример с меня, не теряйте мужества, хотя нам с вами и приходится нелегко. Помолимся Господу, чтобы Он просветил и укрепил нас».

Вскоре Ростовцев заболел, изнуренный тяжелой работой и клеветническими нападками своих врагов. Силы быстро оставляли его. Он сказал одному из своих близких: «Если мне суждено умереть сегодня, то я умру со спокойной совестью. Я честно выполнил свой долг перед императором. Кажется, мне удалось сдвинуть это святое дело с места. Я верю в твердость царя. Господь не оставит Россию». Александр явился к постели больного. Увидев его, Ростовцев с трудом произнес: «Ваше Величество, не дайте запугать себя!» Это были его последние слова.

Александр тяжело переживал эту потерю. Кем заменить человека, который так хорошо его понимал? В его окружении ожидали назначения другого великого либерала. Выбор Александра пал на графа Виктора Панина, министра юстиции, старого соратника Николая I. Сухой бюрократ и педант, черствый по отношению к своим подчиненным и презиравший народ, это был яростный противник реформы. Однако перед монархом он испытывал священный трепет. Александр надеялся, что этот человек, пользовавшийся доверием у оппозиционеров, сумеет, из почтения перед самодержавием, убедить их подчиниться воле царя. Другими словами, он рассчитывал уговорить наиболее непримиримых землевладельцев с помощью одного из них, который действительно в дальнейшем будет преданно претворять его идеи в жизнь. Великой княгине Елене, которая не скрывала своего беспокойства, он сказал: «Вы не знаете этого человека. Все его убеждения сводятся к подчинению моей воле». Самому же Панину он заявил: «Вы должны взяться за это дело со всей ответственностью. Я всегда почитал вас человеком чести и уверен, что вы меня не разочаруете». Что же касается Панина, тот с грустью поведал великому князю Константину: «Если я прямо или косвенно признаю, что придерживаюсь по этому поводу мнения, отличного от мнения императора, то сочту своим долгом отказаться от него и буду действовать с удвоенной энергией наперекор своим собственным чувствам». Вне всякого сомнения он был искренен в своем признании, но Александр проявил очевидную наивность, решив, что механическое подчинение высшей воле способно заменить в работе государственного деятеля душевный порыв. Несмотря на личину реформатора, в душе Панин останется ретроградом.