нечего делать, и оставил Брынцалова наедине с его догадками. Сгонял в кабинет трудов и едва успел вернуться в класс до звонка.

Рубанова заметно повеселела. На географии к ней вернулся здоровый цвет лица, на истории – концентрация. Пару раз она даже шикнула на Кускову, когда та полезла к ней в пенал. Впрочем, Кускова свою линию продавила: новый ластик перекочевал-таки из одного пенала в другой. Я громко откашлялся, и Кускова затравленно посмотрела на меня. Я просигналил в ответ, что око Саурона не дремлет. Олька повозила ластиком в тетради и нехотя вернула его Рубановой, будто и правда брала только попользоваться.

После шестого урока я демонстративно прошёл к Маринке через весь класс. Так делали те, кто напрашивался в официальные провожатые. Этим я публично обозначил свой краш. Вряд ли нас с Дёминой будут шипперить, скорее всего, мне тупо приклеят ярлык страдальца. Безответная любовь, все дела. Впрочем, подколы я как-нибудь переживу, зато Конь будет знать, что у Дёминой есть френдзона, об которую можно и зубы обломать.

Кускова прищурилась, Рубанова оглянулась с любопытством, но задерживаться не стала – в дверях уже потряхивал гривой братишка.

– Надо поговорить, – сказал я Дёминой.

Прозвучало так, будто я собираюсь выяснять свои шансы на взаимность. Шансов, я не сомневался, у меня было ноль, Брынцалову я мог противопоставить только мужественный шрам над бровью. Но Дёмина видела, что шрам я получил в погоне за кошкой, не заметив торчащую арматуру. А потом валялся на спине, дёргал ногами и немужественно подвывал. Так что… Неважно, меня сейчас волновало не это. И я на всякий случай добавил, чтобы Маринка не вздумала меня игнорировать:

– Надо поговорить прямо сейчас.

– Мне тоже, – обронила Дёмина.

Не глядя на меня, она сбрасывала вещи в рюкзак. Неужели всё-таки поверила? Три урока – три! – она о чём-то крепко думала. Я всегда замечаю, когда Дёмина впадает в раздумья. И знаю по опыту, что в такие моменты её лучше не трогать. Я и не трогал – после провала с Конём и кнопкой не хотел испытывать судьбу. Надеялся только, что появятся новые доказательства, лишь бы не летальные, и рано или поздно я предъявлю их Дёминой. А до этого времени нужно просто оберегать её от общения с хтоническими чудовищами.

Кускова собирала учебники нарочно медленно, и я демонстративно уставился на пушистый брелок, прицепленный к её рюкзаку. Олька мгновенно ускорилась, так что в коридор мы с Маринкой вышли последними. Дёмина вздохнула так, будто пришло время признаться, что на самом деле её воспитали волки-шептуны.

– Нет, – опередил я. – Никаких кружков. Ты не пойдёшь.

– А что ты сделаешь? – спросила она.

Я уже сделал, и, надо сказать, не гордился собой. Порча школьного имущества – так себе выход, но придумать ничего лучше я не успел. Маринка смотрела на меня, наклонив голову, и ждала ответа. Ей и в самом деле было интересно.

– Я, Марин, позвоню и скажу, что школу заминировали.

– Серьёзно? А завтра?

– Ну… – я поводил глазами, – может, и правда, придётся её заминировать.

– Ты настолько веришь в свой формалиновый психоз?

– Я, Дёмина, верю, что ничего не бывает просто так. И меня пугает то, что я объяснить не могу. Не суйся туда одна.

– Угу, – Дёмина почесала переносицу. – Поэтому ты теперь будешь за мной ходить?

Я покраснел. Ещё и потому, что вдруг понял: за Кусковой бы я, наверное, не ходил. К Кусковой, может, пусть оно и коннектится. Мне стало стыдно, что я не такой благородный, каким хотел быть. По всему выходило, что моё рыцарство – ситуативное. Я, вроде как, не собирался спасать школу от власти формалиновой плазмы. На такую высокую цель разве что Брынцалов замахнётся.

Я хотел ответить, что вообще… вообще-то, я бы и за Кусковой приглядывал, если бы Маринке было не всё равно. Но ответил по теме.

– Я знаю Юрика всю свою сознательную жизнь. И ты тоже. Ты не можешь не видеть, что он нездоров. Загадочно нездоров. Он тормозит. Ходит, словно на ощупь. Смотрит так, будто видит всё в первый раз. Слова медленно подбирает. Ты слышала его ассоциации, когда играли? Это же бред! И это не от ветрянки. А с Рубановой на русском – что было?! Она ручку рассматривала пол урока как неведомый гаджет.

Маринкины глаза расширялись. Она вспоминала и… Не могла не согласиться. Я распалился, как бабуин перед племенем. Я хотел вести сородичей за собой. Ну, в смысле, Дёмину.

– Я пытаюсь разобраться! А ты… Если хочешь помочь, должна элементарно сберечь себя. Двоих одновременно они не смогут вырубить. Разве что их пати прокачивает себя с каждым часом… В любом случае, они действуют осторожно, без лишнего шума. Так что, да, я буду ходить за тобой, если нужно.

Маринка по-прежнему таращилась на меня, и я вдруг подумал: а что, если она вовсе не хочет, чтобы я за ней ходил? Это как бы… что там говорила Кускова, будь она неладна? Вроде как, неправильно занимать чужое место. Если один там какой-нибудь пацан всё время таскается за какой-нибудь там одной девчонкой, то к ней никто другой уже прорваться не может. А она, к примеру, спит и видит, когда к ней именно что другой прорывается. Дёмина бы мне, наверное, сказала, если бы спала и видела. Только я не очень хотел такое слушать, поэтому заранее подстраховался.

– Если настаиваешь, – я мучительно подбирал слова и ненавидел себя за благородство, – пусть Брынцалов за тобой ходит. Ты, главное, в обморок не падай.

Маринка фыркнула:

– То есть тебе без разницы, ты меня спасёшь или Петька?!

Я молчал, как на приёме у стоматолога, разинув рот. Как она так всё вывернула? Разве я это хотел сказать? С Маринкой я и сам себя уже не понимал.

– Я… это… Короче. Если ты не хочешь, чтобы к тебе прицепили паразита сознания, не открывай двери кому попало.

Прозвучало смешно, навроде «гроб на колёсиках ищет вас», и Маринка засмеялась.

– Ладно, Орлов, я что, по-твоему, биолог?

– То есть ты не собиралась идти?

– Не-а, – Маринка мотнула головой.

– А зачем спрашивала тогда?

– Низачем, – Дёмина выказала верх логики.

– То есть я зря суперклей на трудах украл и замок им залил…

– А ты замок залил? Зачем?!

– Низачем! – передразнил я. – Мне просто стало нравиться врать и воровать! Вспомни об этом, когда Рубанова тебя сестричкой назовёт.

Маринка открыла рот и… Закрыла рот.

– Д-да, – промямлила она. – Я как раз о Рубановой и хотела поговорить.

Глава 12. Меня терзают смутные сомнения

С Лидочкой