перебранки таких компаньонов, иной раз едва не доходившие до драки. Конечно, во сне никто не замечает своего «буйного поведения» и всякие протесты обыкновенно считает необоснованными придирками своего соседа. Но побранившись некоторое время, потолкав достаточно, в отместку, друг друга локтями под бока, повздорившие сонливцы обыкновенно поворачивались друг к другу спинами и продолжали прерванный сон. Чаще всех ссорились два неизменных компаньона, неразлучных друга, Конрад и Шпаковский. Я предпочел спать один, хотя это имеет свои отрицательные стороны в холодное время. Целиком в малицу забраться нельзя. Поэтому приходилось ноги засовывать по возможности глубже в рукава, а голову укутывать теплым пологом. При этом иногда бывало холодновато. Так, забравшись в малицы, мы и провели почти целиком три дня, с промежутками для приготовления пищи и для самой еды. Ветер все время дул южный, баллов до 8–9, с сильной метелью. Палатка наша была занесена снегом наравне с каяками. Хотя мы эти дни не двигались «по назначению», но мы утешали себя мыслью, что привыкаем к походной жизни и чувствовали себя в общем недурно. Иногда после ужина можно было даже слышать самые залихватские песни, в которых певцы старалась перекричать завывание метели. Один старик Анисимов, который и на судне всегда жаловался на поясницу и на ноги, теперь совершенно раскис. Решено было отправить его на судно. Двигаться, а тем более тянуть тяжелые нарты, он не мог.

Тринадцатого апреля, вечером, когда метель начала немного утихать, мы были внезапно разбужены от своей спячки криками, песнями и стуками «в дверь». Это пришли с судна Денисов, Мельбарт и Регальд. Оказывается, что они еще вчера делали попытку навестить нас «на новоселье», но едва сами вернулись на судно, сбившись с пути в метели. Они принесли нам в жестяных банках горячей пищи, которую мы сейчас же принялись уплетать с аппетитом. Пришедшие рассказывали, что за эту метель «Св. Анну» совершенно занесло снегом, так что на ют и полубак можно заходить без сходни. Около судна они видели свежие медвежьи следы. Медведь, по-видимому, навестил их совсем недавно. Окончив наш великолепный неожиданный ужин, мы сбросили с себя спячку, встряхнулись и стали откапываться от снега. Две лопаты Денисов захватил с собой с судна. Анисимов был отправлен на судно с Денисовым, и четыре человека моих спутников пошли их провожать, решив на судне переночевать, так как пойдем дальше только завтра.

На другой день после полудня явились с судна Денисов, Мельбарт и Регальд. Регальд пришел со своими вещами, так как вместо старика Анисимова решил идти с нами он. В полдень я взял высоту солнца и был очень смущен, когда у меня получилась широта 83°. Я даже сомневался в правильности своей высоты. Но Регальд принес мне письмо от Георгия Львовича, и в этом письме сообщалось, что наблюдения Георгия Львовича дали сегодня широту 83°18'. Не подлежало сомнению, значит, что за эти четыре дня нас отнесло на север на 20 миль. Георгий Львович в своем письме утешал меня, что если нас подало южным ветром на север, то так же северными ветрами подаст и на юг. Конечно, это справедливо, но все же такая подвижка к северу на 35 верст в то время, как мы своим собственным ходом подвинулись на юг только на 5 верст, мне не нравилась. Я беспокоился, сможем ли мы достаточно быстро двигаться на юг, чтобы пересилить невольный дрейф на север. Но нет, теперь лето подходит, а в это время надо ожидать больше северных ветров, чем южных. Не надо падать духом, а лучше приняться за дело. Убрали свои пожитки, сложили палатку и тронулись в путь. Но сейчас же у нас случилась небольшая неприятность, опять несколько обескуражившая нас. Только что мы налегли на лямки, как с троими из нас приключилась дурнота: сильное головокружение и слабость такая, что пришлось здесь же, около нарт, лечь на снег и полежать минут 15. Может быть, в этом была виновата наша трехдневная спячка, после которой мы слишком ретиво взялись за работу, а может быть, мы и вообще слишком слабы и больны после долгой, тяжелой зимовки. Эта болезненность была заметна по нашим желтым физиономиям с тех пор, как только появилось первый раз после зимы солнце. В долгую зимнюю ночь она не бросается в глаза, в особенности при свете наших коптилок. Но скоро мы оправились от нашей слабости, несколько сконфуженные, тронулись в путь. Сначала мы взяли только четыре каяка и легко пошли с ними. Снег был прибит метелью, и многие неровности пути сглажены. Оттащив первые каяки версты за 3, мы вернулись за второй партией и потащили их. «Св. Анна» была хорошо видна. Погода была хорошая, теплая, солнечная. Мы воспряли духом и бодро перетаскивали свои каяки. Теперь мы знали, что хотя и таким способом, но мы можем двигаться на юг, с каждым днем хоть немного, но подвигаясь ближе «к дому».

За день мы сделали верст 6 и остановились на ночлег под прикрытием высоких торосов. Скоро была раскинута палатка, в которой развели огонь, сварили чай и, закусив, легли спать.

На следующий день мы двигались таким же способом, т. е. перетаскивали свои каяки за два приема, а иногда и за три. Иначе идти было невозможно. Дорога ухудшалась: стали попадаться крупные торосы, целые хребты, между которыми приходилось сначала найти еще дорогу. Около таких торосов снег обыкновенно глубже и рыхлее. Наши нарты мало были приспособлены к такому снегу. Их узкие полозья уходили в снег по самые нащепы. Постепенно они погружались глубже и глубже в снег и в конце концов окончательно заседали в сугробе. Тогда приходилось серединой лямки поддевать под передний конец нащепа и выволакивать нарты из сугроба. Сегодня мы прошли уже не более 4 верст, и то после усиленной работы. И сегодня неугомонные Денисов с Мельбартом догнали нас и принесли горячей пищи. Они прямо издеваются над нашим черепашьим движением и грозят еще неделю догонять нас. Денисов, этот неугомонный полухохол-полунорвежец, прямо неутомим. Он, кажется, способен ежедневно делать на лыжах верст по 50–60, если бы не боялся потерять следы свои, что может случиться при передвижке льда. Это самый деятельный, самый предприимчивый из всех оставшихся на судне. Слишком тяжело должно быть положение, чтобы он не выбрался из него и погиб. Интересна его история. Мальчишкой лет тринадцати удрал он из дома, откуда-то из Малороссии, не поладив с родными. Пробрался как-то за границу в трюме парохода, много плавал на парусных и паровых заграничных судах и в конце концов попал на китобойные промыслы около Южной Георгии. Здесь он окончательно сделался китобоем-гарпунером, по временам наезжая в Норвегию. Там он женился на норвежке и находил, что в Норвегии жить можно нисколько не хуже, чем в России.