«Неужели всё так просто?»

Сегодня была пятница. Два дня назад Квинн вернулся домой. Об этом я узнала от двоюродной сестры Марихен, которая рассказала на репетиции хора, как они с Луизой наблюдали за прибытием Квинна домой из окна кухни. Его вытащили из машины на инвалидной коляске, но затем он взял костыли и с их помощью преодолел две ступеньки перед входной дверью. И кстати, довольно быстро. Настолько, что они не успели найти бинокль и рассмотреть все подробности.

Квинн мог передвигаться на костылях – это было отлично. Я должна была бы порадоваться, если бы не эта нездоровая влюблённость (или жажда скандальных новостей), из-за которой мне не хотелось довольствоваться рассказами очевидцев. И когда моя мама начала сокрушаться, что не может пойти собирать пожертвования на похороны госпожи Якоб, потому что ей обязательно надо участвовать в собрании церковного совета, я, не раздумывая, выкрикнула: «Я этим займусь!»

Моя мама должна была порядком удивиться, потому что не так давно я стояла на кухне и орала: «Не позволю больше этой семье использовать меня в качестве живого ящика для пожертвований!» Ну, то есть не совсем орала, скорее лепетала, но очень энергично. Но мама лишь с облегчением передала мне список, потёртый кошелёк и сказала: «Ты можешь без стеснения упомянуть о том, что её скупая племянница не желает платить за похороны! Между прочим, она единственная родственница госпожи Якоб».

Я машинально кивнула, но выставлять на всеобщий суд поступок бедной племянницы не собиралась. Госпожа Якоб была не самой приятной персоной, даже по отношению ко мне, хотя каждые понедельник и пятницу я часами катала её в инвалидной коляске по нашему району, в основном возила её за покупками. Как и все мои работы, эта тоже была бесплатной и добровольной, но госпожа Якоб её так не воспринимала. Она раздавала мне указания направо и налево и, если я недостаточно быстро пересчитывала мелочь или затаскивала её коляску на ступеньки аптеки, кричала: «Юная леди, разве я плачу тебе за то, чтобы ты тут стояла без дела и зевала?» Перед смертью госпожа Якоб завещала всё своё состояние благотворительной организации, которая заботилась о румынских бездомных собаках. Она не сильно любила собак, просто не хотела, чтобы племянница получила хоть что-то из её сбережений. Но вот на собственные похороны она могла бы хоть что-то отложить.

Перед выходом из дома я расчесала волосы, сделала хвостик и накрасила ресницы. Почему-то на моих ресницах тушь никак не желала держаться и через несколько часов всегда превращалась в мелкую чёрную крупу, рассыпанную по всему лицу.

На улице светило солнце, в садах и на кладбище уже распустились подснежники, окружив деревья зелёно-белым ковром. Я шла по дороге, наслаждаясь лучами солнца на своём лице, и переходила от одного дома к другому. Фон Аренсбургов я решила оставить на самый конец.

Мы жили в довольно большом городе, но центральная площадь нашего района, вымощенная брусчаткой, с цветущими садами вокруг каждого дома, маленькими магазинчиками и уютными кафе, церковью и скамейками под старыми липами, в которых до сих пор находили осколки времён Второй мировой, могла вполне находиться где-нибудь в центре небольшого провинциального городишки. Когда я была маленькой, мне казалось, что наша улица, а вместе с ней и площадь, церковь, все дома и лавки вокруг принадлежат дяде Томасу. А всё потому, что так он себя вёл. Во всяком случае, пока он заведовал церковной недвижимостью, наш район не смогли оккупировать салоны красоты, забегаловки с уличной едой и магазины мобильных телефонов. Больше всего дяде Томасу хотелось, чтобы всё вокруг выглядело как во времена его детства, а лучше – как во времена детства его деда.

Погода стояла отличная. Наверное, поэтому на старой улице, которая вела к кладбищу, прогуливалось много людей. Хотя, может, дело было в том, что сегодня на углу впервые открылась цветочная лавка. Сколько себя помню, здесь всегда находился скучный магазин рукоделия, но в декабре хозяйка неожиданно объявила, что собирается освободить помещение, а уже в январе заехал другой арендатор.

Новые хозяева выкрасили магазин в небесно-голубой цвет, а витиеватая вывеска, под которой располагались две переполненные самыми разнообразными растениями витрины, гласила «Ландыши и незабудки». На обратном пути я собиралась непременно заглянуть в этот магазинчик, потому что в честь открытия они обещали бесплатные цветы каждому посетителю.

Этого мужчину в клетчатой шляпе и в плаще с поясом, который медленно прогуливался по улице до кладбищенских ворот и обратно, вряд ли интересовали бесплатные цветы. В первый раз я заметила его, выходя из дома, потом он снова попался мне на глаза, когда я стояла перед домом № 3А. Вот и теперь, когда я наконец позвонила в дверь фон Аренсбургов, он медленно прошёл мимо. Его глаза из-под полей шляпы буквально просверлили меня. Я инстинктивно прижала к себе кошелёк с деньгами.

– Добрый день!

Я резко развернулась. Дверь открылась настолько тихо, что я даже не услышала. Мама Квинна стояла у входа в зелёном платье в крапинку, легинсах и толстых вязаных носках в сине-зелёную полоску. В небрежно собранных на затылке волосах торчали очки, ещё одна пара болталась на вырезе платья. Мама Квинна окинула меня дружелюбным взглядом:

– Ты девочка из дома напротив, учишься вместе с Квинном в одной школе, в параллельном классе, Луиза, да? Ты по поводу дополнительных уроков географии?

Я только набрала в лёгкие воздуха, чтобы выдать мою дежурную речь, но теперь оказалась совершенно сбита с толку:

– Я собираю… Матильда! – сказала я. – Луиза – моя двоюродная сестра, и нас, к сожалению, довольно часто путают. Насколько я знаю, ни Луиза, ни Леопольд, её брат-близнец, не ходят на дополнительные занятия по географии.

– Проходи, не стой в дверях. – Госпожа фон Аренсбург подхватила меня за локоть, потянула за собой и захлопнула входную дверь.

Я тут же испытала странное дежавю. В доме Квинна мне довелось побывать только однажды, когда мне было примерно лет восемь. На Крещение мы с Леопольдом и Луизой переоделись волхвами, а Квинн и его друг (наверное, это был Лассе, но может, и нет) с криком: «Святая вода, святая вода!» – выплеснули на нас из окна ванной ведро воды. Так случилось, что вся вода вылилась именно на меня. Я промокла до нитки. И всё это видел отец Квинна. Хулиганы, которые прятались на втором этаже, не могли удержаться от смеха, но по лицу господина фон Аренсбурга было ясно, что ему это очень сильно не понравилось.