Генерал улыбнулся, и его жёсткое лицо разительно изменилось, став на удивление красивым.

– Да, это правда, – признал Арман. – Я маркиз де Сент-Этьен, и принцесса Мария-Евгения – моя матушка.

– И что же делает сын прекрасной принцессы в итальянском лесу? – Бонапарт улыбался, и, попав под сокрушительное обаяние знаменитого полководца, юноша поверил ему.

– У меня больше нет родных, я хотел дойти до владений деда, может, там я кому-нибудь пригожусь.

– Француз должен служить своей стране! – заявил Бонапарт.

Он взял перо и, написав несколько строк на листе бумаги, запечатал письмо и протянул Арману.

– За героический поступок капрал французской армии Арман де Сент-Этьен отправляется на обучение за казённый счёт в Национальное военное училище в Ла-Флеше! Вы всё поняли, капрал?

Впервые за долгие годы полного одиночества и беспросветной нужды человек посмотрел на Армана с уважением и добротой и принял участие в его судьбе. Истосковавшееся сердце одинокого юноши потянулось к Бонапарту. Прижав конверт к груди, Арман воскликнул:

– Благодарю вас, мой генерал! Если понадобится, я отдам за вас жизнь! Только скажите.

Бонапарт вызвал адъютанта и, велев тому проследить, чтобы юношу обмундировали и отправили во Францию на учёбу, отпустил обоих.

Спустя четыре года лейтенант де Сент-Этьен был зачислен в полк конных егерей французской гвардии, а через восемь лет возглавил его в чине полковника. Бонапарт не забывал своего протеже и, убедившись в его храбрости и благородстве, приблизил к себе.

Став императором, Наполеон предложил всем аристократам, готовым служить новой династии, возвращаться во Францию. В обмен на преданность они могли вернуть имущество своей семьи, при условии, что оно не было продано с торгов во времена якобинцев и Директории.

Арману повезло, его многочисленные имения в Бургундии соседствовали с монастырскими землями. Монастыри уничтожили, и их земли выставили на продажу первыми. Но желающих выкупить эти участки не нашлось, так что земли Армана местная префектура даже не стала выставлять на торги. Дома его стояли разграбленными, виноградники одичали, но других хозяев у имущества не оказалось. Поэтому первым, кому император возвратил имущество в Бургундии, был его воспитанник – маркиз де Сент-Этьен. После победы под Аустерлицем, где Арман проявил чудеса храбрости, в награду от императора он получил дворец своего отца в Фонтенбло и парижский дом семьи на улице Гренель.

Сейчас, подъехав к широким мраморным ступеням очаровательного и вместе с тем величественного загородного русского дома, маркиз вспомнил свой особняк в Париже. Хорошо, что он успел его обставить. Вот закончится русская кампания, и можно будет выйти в отставку. Арман устал. Сколько можно жить одиночкой? Пора подумать о семье.

«А доживу ли я вообще до этой отставки? – грустно спросил он себя. – Судя по тому, как развиваются события, немногие из нас вернутся во Францию».

Впрочем, предаваться грусти было некогда: авангард полка развернулся перед главным домом имения, и Арман спешился. Пора размещать на постой своих егерей…

Приказав занять под штаб главный дом имения, полковник разместил эскадроны в большом селе, раскинувшемся сразу за парком. Горестно вздыхавшему седому управляющему маркиз сказал, что усадьба уцелеет, если солдат станут исправно кормить, а коней обеспечат фуражом. Управляющий развел руками, намекая, что не понимает по-французски, тогда маркиз выхватил саблю, приставил к её шее русского и знаком указал на себя, на стоящих рядом офицеров и на лошадей, привязанных у крыльца. Старик мгновенно всё понял и, шатаясь от пережитого ужаса, удалился. Вскоре он вернулся в сопровождении дворовых, несущих на плечах мешки с провиантом.

«Как, однако, все хорошо понимают язык оружия», – подумал Арман и отправился осматривать дом.

Изнутри особняк оказался ещё великолепнее, чем снаружи. Широкая мраморная лестница с резными перилами белою дугой взлетала в двусветном вестибюле, стремясь к парящему в вышине потолку-куполу. Маркиз прошёлся по первому этажу. Там он обнаружил большую гостиную, две столовые, зеркальный бальный зал с мраморными колоннами, множество проходных комнат, значения которых он не знал, и кабинет хозяина дома. Здесь же находились крытые переходы в боковые флигели. В одном из них располагалась кухня и подсобные помещения, а другой, как видно, считался гостевым, поскольку оба этажа в нём занимали спальни.

Всё убранство – мебель, ковры, зеркала и люстры – говорило опытному глазу о богатстве и отменном вкусе хозяев дома. Но больше всего полковника заинтересовали портреты: голубоглазой красавицы в белоснежном парике и парчовом платье – в гостиной, и хрупкой молодой дамы с чуть раскосыми серыми глазами – в кабинете. Эту миловидную шатенку художник нарисовал на фоне дома, по которому сейчас ходил полковник. И стояла она не одна, а в окружении четырёх девочек. Только портрет был написан летом, и цветники на террасах пестрели всеми оттенками зелени и ярких красок. Девочки – все совершенно очаровательные в розовых платьях – оттеняли простой белый наряд своей матери. Картина производила потрясающее впечатление, похоже, художник сам попал под обаяние этой прелестной дамы и её милых дочек.

Арман подошёл ближе и вгляделся в лица детей. Старшая из дочерей (лет двенадцати) цветом волос и глаз, да и чертами лица очень походила на даму с портрета в гостиной. Остальные девочки тоже были хороши, но казались ещё детьми, а эта выглядела почти девушкой.

Полковник прошёл в бальный зал, где уже собрались его подчиненные, и обратился к своим егерям:

– Господа офицеры, в этом доме живёт семья: четыре юные дочери и милая мать. Проявим же французскую галантность. Прошу вас занять спальни гостевого флигеля, там вполне комфортно. Обедать мы будем в большой столовой, а заседания военного совета предлагаю проводить в кабинете хозяина – это всё здесь, на первом этаже. Я не запрещаю вам брать себе в качестве трофеев любые понравившиеся вещи, но прошу воздержаться от вандализма и ничего не портить. Уходя, мы оставим дом его хозяйкам неосквернённым. А сейчас занимайте комнаты, я выбрал первую по коридору на втором этаже, остальные – ваши.

Арман отпустил офицеров и направился на кухню, определить, на сколько человек в ней можно готовить, когда услышал за спиной стук каблуков. Его догонял один из двух ординарцев, отправленных с осмотром на второй этаж.

– Ваше превосходительство! – закричал ординарец. – Там наверху в одной из спален лежит больная девушка, похоже, что она – хозяйка этого дома. За больной ухаживает горничная, я попытался её расспросить, но она меня не понимает.

Маркиз поспешил наверх. На втором этаже он нашёл хозяйские спальни. В другой раз он с удовольствием осмотрел бы их, но ординарец вёл его в конец коридора к самой последней комнате. Открыв дверь, солдат пропустил Армана вперёд. В спальне царил полумрак. У стены жалась испуганная служанка, а на кровати, почти потерявшись под широким одеялом, лежала худенькая девушка с короткими золотистыми кудрями. Глаза её были закрыты, а всё лицо покрывали уже побледневшие синяки. Несмотря на болячки, Арман сразу же узнал старшую дочь с портрета в кабинете.