– Уф. Лучше я сейчас пойду и выпущу Рамону из клетки.

«Уже иду», – телепатирую я ей.

– Насколько ей можно доверять?

Борис сухо улыбается:

– Насколько можно доверять гремучей змее?

Я выхожу в коридор, хотя голова у меня по-прежнему раскалывается, а мир слегка плывет по краям. Кажется, я теперь догадываюсь, что это была за вспышка энтропии. Я останавливаюсь у дверей своего номера, но ручка больше не покрыта жидким азотом, а просто холодная.

Рамона сидит в кресле напротив стены с дырками. Она мне улыбается, но в глазах нет и следа этой улыбки.

«Боб. Выпусти меня отсюда».

Вокруг кресла нарисован пентакль, подключенный к компактному синему генератору шума. Он по-прежнему работает – Брейн не подключил его к своему пульту.

«Минутку. – Я сажусь на кровать напротив нее, сбрасываю кроссовки и потираю виски. – Если я тебя выпущу, что ты собираешься сделать?»

Улыбка становится шире.

«Ну, лично… – она косится на дверь, – ничего особенного».

На миг у меня перед глазами встает очень неприятная картина, в которой фигурируют острые как бритва ножи и потоки артериальной крови, но потом она ее приглушает (почти с сожалением), и я понимаю, что она думала о ком-то другом, кто находится очень далеко отсюда.

«Честно».

«Второй вопрос. Кто твоя настоящая цель?»

«Ты меня выпустишь, когда мы доиграем в эти двадцать вопросов? Или у тебя что-то другое на уме?»

Она кладет ногу на ногу и внимательно следит за мной. «Все парни, с которыми я спала, умирали меньше чем за двадцать четыре часа», – вспоминаю я.

«Я не шутила», – добавляет она.

«Я так и подумал. Я просто хочу знать, кто твоя настоящая цель».

Она фыркает.

«Эллис Биллингтон. Тебе что за дело?»

«Пока не знаю. Давай проведем еще один, последний эксперимент?»

«Какой?»

Она привстает, когда я поднимаюсь с кровати, но защитное поле не дает ей двинуться ко мне.

«Эй! Ай! Скотина!»

У меня слезы наворачиваются на глаза. Я хватаюсь за правую ногу и жду, пока стихнет боль от удара о ножку кровати.

Рамона тоже согнулась и держится за ногу.

«Ясно», – бурчу я, а потом становлюсь на колени и выключаю генератор.

Мне не очень хочется это делать: честно говоря, я себя чувствую намного безопаснее, когда Рамона сидит в пентаграмме, и от одной мысли, что ее придется выпустить, мурашки бегут по коже, но кое-что про это запутывание уже вполне понятно – помимо того, что мы можем говорить так, что нас не подслушают, есть и другие (куда менее приятные) побочные эффекты.

«Ты же не мазохист, правда?» – уточняет она, ковыляя в сторону ванной комнаты.

«Нет».

«Хорошо».

Она захлопывает за собой дверь. Через несколько секунд я в ужасе хватаюсь за промежность, потому что меня охватывает легко узнаваемое ощущение, с каким опорожняется полный мочевой пузырь. Секунды уходят на то, чтобы понять – не мой. Пальцы-то у меня сухие.

«Вот сука!»

Кажется, в эту игру могут играть двое.

«Сам виноват, что заставил меня ждать».

Я тяжело вздыхаю:

«Слушай. Это вообще не моя идея…»

«И не моя!»

«…поэтому давай заключим перемирие?»

Молчание, окрашенное острым нетерпением.

«Видишь, рано или поздно даже до тебя все доходит, обезьяныш».

«Да что ты заладила: „обезьяныш“ да „обезьяныш“?» – возмущаюсь я.

«А что там с нечеловеческой кровососущей демоницей? – ядовито парирует она. – Не лезь ко мне в голову со своим ханжеским религиозным бредом, и я оставлю твой мочевой пузырь в покое. По рукам?»

«По рукам. Но никакой я не религиозный ханжа. Я атеист!»

«Ага, а конь, на котором ты приехал, – член коллегии кардиналов».

Я слышу за дверью шум спускаемой воды и вспоминаю, что мы на самом деле не разговариваем вслух.

«В Бога ты, может, и не веруешь, зато веришь в Преисподнюю. И считаешь, что там место таким, как я».

«А ты разве не оттуда?..»

Дверь открывается. Чары на ней не ослабли: выглядит Рамона так, будто только на минуту отлучилась с модной вечеринки, чтобы припудрить носик.

«Об этом поговорим в другой раз, Боб. Ты можешь просто заказать еду, если проголодался, а мне необходимы более сложные приготовления. Увидимся завтра».

Она берет с прикроватного столика свою сумочку и уходит.

– Мо…

– Привет! А где… погоди минутку… Боб? Ты здесь? Я собиралась принять ванну. Как дела?

Я сглатываю.

– На меня только что упала примерно тонна конского навоза. Ты видела Энглтона на этой неделе?

– Нет. Меня опять поселили в отеле «Морской черт», тоска зеленая – ты же знаешь, в Данвиче вечером все вымирает. Так что опять задумал Энглтон?

– Я… кхм, ну, я приехал… в Дармштадт… и обнаружил… – Еще раз проверяю телефон, чтобы убедиться, что мы говорим в защищенном режиме. – …что меня ждут новые приказы, а также опека Бориса и двух чокнутых мышат. Чуть не слетел в кювет по дороге сюда и… ну…

– Попал в аварию?

– Вроде того. В общем, я отсюда полечу в другое место, а не домой. Не смогу вернуться на выходные.

– Вот черт.

– Ровно это я и подумал.

– А куда тебя отправляют?

– Сен-Мартен, Карибы.

– Что-о?

– Дальше хуже.

– А я хочу это слышать, любимый?

– Скорее всего, нет.

Пауза.

– Ладно. Я сажусь.

– Совместная операция. Они на меня повесили агента Черной комнаты.

– Но… Боб! Это же дурдом! Так не бывает! Никто даже не знает, как на самом деле называется Черная комната! «Такой организации не существует» помножить на «Перед прочтением сжечь». Ты что, хочешь сказать…

– Я не получил полный инструктаж. Но, похоже, будет все нехорошо, примерно в масштабах Амстердама нехорошо.

Невольно ежусь. Наша короткая поездка в Амстердам чуть не закончилась мировой катастрофой.

– Думаю, ты знаешь, что Черная комната специализируется на том, чтобы убрать человека из человеко-часов? Големы, удаленное наблюдение и тому подобное, никогда не отправляй живого агента на задание, с которым может справиться зомби? В общем, ко мне приставили агента, который, ну, с экзистенциально ограниченными возможностями. Повесили на меня демона.