Для меня такое предложение было полной неожиданностью, хотя ничего особенного я в нем не увидел. Десантник всегда сродни военному разведчику, и часто выполняет разведывательные функции. Хотя военная разведка и нелегальная – вещи разные.

– Я против ничего не имею, товарищ подполковник… Только мне предварительно хотелось бы знать, как примерно это будет выглядеть…

– Выглядеть будет, я полагаю, так… Мы уже достигли договоренности с командиром вашей дивизии о вашем участии в нашей операции. Говорили без подробностей, поскольку никто ничего знать не должен. Даже ваше командование. Но командир бригады согласился дать вам возможность действовать согласно нашим разработкам. А все наши разработки пока держатся на одном… На том, что Мадина Астамирова случайно оказалась вашей знакомой…

– Мадина… – хотел было я задать вопрос.

– Нет-нет… – перебил меня подполковник. – Ваше знакомство было чистой случайностью. Но чечены решили этой случайностью воспользоваться, и сейчас оказывают давление на Мадину. Пока ее просто принуждают установить с вами более тесную связь. Она, насколько нам известно, не сильно упирается, хотя первоначально боялась, что ее за эту связь будут преследовать. Сейчас, как нам сообщает наш осведомитель, она боится за вас, боится, что ее пытаются использовать, как приманку, чтобы вас погубить… Ее уверяют в обратном… Но она пока еще сомневается… В ближайшие дни должен приехать в город сам Ачемез Завгатович Астамиров. Он в родном селе пользуется полным авторитетом… По крайней мере, у большей его части. Думаю, Мадине будет достаточно слова Ачемеза. Вот тогда и будет предпринята попытка вашей вербовки… И вы должны позволить себя завербовать… Может быть, не сразу, может быть, после некоторых раздумий, но позволить… И выяснить, чем вызван интерес чеченцев к офицеру вашего служебного профиля… Вы должны понимать, что радиохимическая защита может понадобиться только в определенных условиях… Что это за условия – главный для нас вопрос…

– Мне кажется, я не имею ничего против, товарищ подполковник… – я увидел в этом деле даже некоторую романтику. Тем более и Мадина будет рядом. Почему же я должен отказываться. Кроме того, я все-таки офицер, и, как офицер, понимаю, что если чечены интересуются вопросами противохимической защиты, то у них есть для того основания.

– Значит, договорились… Только сразу предупреждаю – никаких самостоятельных решений… Все только после согласования с нами… И – без согласования с вашим командованием… С вашим командованием решать все вопросы будем только мы…

– А если меня все же будут расспрашивать? – поинтересовался я.

– Сошлитесь на то, что вы в настоящее время участвуете в операции Антитеррористического комитета России. Это всех любопытных остановит… Можете так сказать… Но только командованию. Больше никому…

* * *

Вот так все и началось… А вскоре я почувствовал, что в поведении Мадины произошли какие-то изменения… Я специально присматривался к ней, голос не просто слушал, но старался интонацию уловить… И уловил… Это не была интонация обмана, это была интонация жалости, и желания помочь мне, хотя уверенности в возможности помочь у нее не было…

А еще через несколько дней она сказала:

– Ко мне брат приезжает… Ему уже рассказали про тебя… Он познакомиться хочет…

Подготовка завершалась, и мы уже вполне сносно научились управлять «глазом» спутникового объектива, а также почти освоились с программным обеспечением. У меня результаты были гораздо хуже, чем у лейтенанта Димки и старшего прапорщика Луценко. В последний день занятий мы работали уже с селом, где, как предполагалось, содержится в плену мой брат. К сожалению, над селом стояла плотная облачность, и изображение мы получали только в инфракрасном режиме. Мы не знали, где искать Сашу, и «перебирались» из двора во двор, наблюдая за происходящим. Видели людей, видели машину, которую эти люди разгружали. Даже собак видели…

Карту села в разных ракурсах и с различным увеличением мы сохранили на жестком диске ноутбука. Чтобы можно было при необходимости что-то посмотреть. И снова тренировались…

Но у меня работа не пошла… Она не пошла еще с предыдущего вечера, когда я закончил читать документы и начал обдумывать прочитанное. И если лейтенант Димка и старший прапорщик Луценко спокойно «перелезали» через каменный забор, то я сразу «убегал» на горный склон, где, собственно, и рассматривать-то было нечего. Руки не слушались. Подполковник Турбин недоумевал, потому что после первого дня занятий надеялся уже, что сможет сделать из меня высококлассного специалиста. Сам так сказал… И только я один понимал, в чем дело…

Мысли были другим заняты…

В момент, когда требовалось предельно сконцентрироваться на одновременном действии двух рук, управляющих парными ММК-джойстиками, я думал совершенно о другом, и не думать об этом не мог… Выше моих сил было не думать об этом…

После ознакомления с документами, что мне предоставили, настроение подняться не могло.

По официальной версии ФСБ республики, старший лейтенант Бобрынин имел какие-то контакты с подполковником ФСБ Магометовым и двумя офицерами его отдела. Предполагается, что Магометов в чем-то подозревал Бобрынина, хотя допрашивал не официально. Возможно, речь заходила о Мадине Астамировой, подружке Саши, и подполковник Магометов предупреждал старшего лейтенанта об опасности таких отношений. Потом события стали разворачиваться круто. Одновременно с исчезновением старшего лейтенанта были убиты оба офицера из отдела Магометова, а вечером того же дня вместе со всей семьей и сам подполковник Магометов. Как версия, рассматривался вариант, что к этому зверскому убийству причастен старший лейтенант Бобрынин. Эта версия отвергалась командованием дивизии. Другая версия – о возможности задействования подполковником Магометовым старшего лейтенанта Бобрынина в операции ФСБ – не находила документального подтверждения.

Но, помимо обвинений, была еще распечатка разговора, записанного на диктофон. Саша говорил с каким-то неизвестным человеком, называя его Мовсар. Если вдуматься, это была настоящая вербовка. Совершенно неприкрытая… Кассету от диктофона нашли в столе подполковника Магометова, и она считалась основной уликой. Я перечитал распечатку много раз, «вслушиваясь» в напечатанные слова, как вслушивался бы в произнесенные вслух. И не улавливал обычных интонаций Саши. Голос вроде бы его, но говорил как будто и не он…

Тем не менее, обвинение при наличии такой улики было уже серьезным…

И это все касалось моего брата…

Так ставить вопрос мог только человек, совершенно не знающий его. Скорее, меня можно было бы обвинить в этом с большим основанием, учитывая мой несдержанный нрав и склонность к нестандартным действиям. А Саша всегда был законопослушным и дисциплинированным. Он и родителей слушался, и меня, и учителей. И вообще любил, чтобы им командовали. Конечно, самостоятельным он тоже был, но вся его самостоятельность всегда укладывалась в социальные рамки. Наверное, в училище он даже в «самоволки» не ходил, как ходил любой другой курсант…