Крови из нее вытекло прилично. Весь ворот был испачкан. Радик постарался замыть пятно, но получилось плохо. Плюнув, он хотел выйти из ванной и тут заметил еще одно пятно. Уже на рукаве. Но не свежее, а задубевшее. И на запястье правой руки запеклась кровь.

Откуда она? Если на теле нет порезов?

Ответ пришел тут же и был так неожидан, что Радик покачнулся, точно его ударили.

Это кровь отца! Радовский прикасался к нему… истекающему кровью.

Вот и испачкался!

Радика охватил приступ паники. Он начал яростно намыливать руки. Кровь размазывалась, но не смывалась. Или ему так казалось? Ведь мыло было земляничное, розового цвета…

– Радик, у вас все в порядке? – послышалось из-за двери.

– Да, да… – проблеял он. И, кашлянув, чтобы голос звучал пристойнее, добавил: – Выхожу.

Он смыл мыло. Крови не осталось. Радик вытер насухо руки, наклеил на рану пластырь и вышел из ванной.

Акимин находился в прихожей, обувался. Нина стояла поодаль. Куталась в пуховик.

– Вы аспиринчику примите, – посоветовал ей Роман. – И ложитесь в кровать.

Нина кивнула. У нее был больной вид. Пожалуй, ей действительно необходима таблетка. Да не одна!

У самого Радика, похоже, вид был не лучше. Едва взглянув на него, Нина обеспокоенно спросила:

– Вы точно нормально себя чувствуете?

Радовский кивнул. Затем коротко попрощался и покинул квартиру.

Радика трясло. Да так сильно, что он не сразу смог попасть ключом в замочную скважину. Когда у него наконец это получилось, он открыл дверь и ввалился в квартиру точно пьяный. Едва не упал, как будто из-за алкоголя еле держался на ногах. Но Радик был абсолютно трезв. Трясти его стало еще в метро. И не просто так. Радовский сидел с закрытыми глазами, дожидаясь, когда объявят его остановку, и тут вдруг перед глазами всплыла картина…

Темнота. Пурга. Ветер. Мусорные баки. На снегу чуть припорошенные следы и… Кровь! Радик не видит, что это именно кровь, темно, и капли ее кажутся просто темными пятнами, но он знает точно: это не краска и не какой-нибудь кетчуп, а именно она… Кровь!

Кровь его отца. Сам он лежит на снегу. Радик над ним. И тянет к нему руку, желая коснуться…

Картинка исчезла так же неожиданно, как и возникла. Радик открыл глаза. За окнами мелькали колонны, переходы, лавочки станции, к которой они подъезжали. Не сразу Радовский понял, что это именно его остановка. А все из-за озноба и шума в ушах. Состояние было похоже на то, в котором он пребывал, когда стоял над отцом.

Радик вышел из вагона. Но направился не к эскалатору, а сел на лавку. Было тревожно. Очень. И холодно. Как будто он до сих пор находится там, у баков, обдуваемый ветром, осыпаемым снежной трухой…

Стоит над умирающим отцом и тянет к нему руку, желая коснуться, чтобы заполучить ДАР!

– Молодой человек, вам плохо? – услышал Радик участливый женский голос. И, подняв глаза, увидел пожилую женщину, обеспокоенно вглядывающуюся ему в лицо.

Он покачал головой, затем тяжело встал и зашагал к эскалатору.

Путь до дома занял немного времени, минут десять. Он жил возле метро. Пока шел, думал об одном… Он коснулся отца. Это совершенно точно. До того, как тот умер, Радик умудрился схватить его за ладонь. А коль так…

ДАР теперь ЕГО!

Оказавшись в квартире, Радовский, не раздеваясь, проследовал в комнату. Ему не терпелось проверить унаследованные способности.

Трясясь всем телом, он выхватил из семейного фотоальбома первый попавшийся снимок. Опустил его изображением вниз. Поднял над ним руку, закрыл глаза и прислушался к ощущениям. Тепло его ладони? Холодно? А может, какой-то участок тела засвербит? В их семье был один родственник, мамин двоюродный брат, он трагически погиб, попав под поезд. И в альбоме осталось несколько его фотографий. Радик запросто мог вытащить одну из них.

Он долго сидел с закрытыми глазами, водя над снимком рукой, и ничего не чувствовал, но не желал сознаться в этом даже самому себе. Включив память и логику, стал прикидывать, какой снимок мог оказаться в его руках. Из всех, кто был запечатлен на семейных фотографиях, в живых остались единицы. Он, Радик, мамина мама да тетка отца с юга. Но их снимки были в середине альбома, а он взял из начала. Значит, он «сканирует» фото покойного. Сделав такой вывод, Радик ощутил легкий холодок. Он пробежал по всему телу и тут же исчез. «Бабушка! – понял Радик. – Мамина мама. Она умерла от переохлаждения. Стала закаляться, но не рассчитала сил своего организма…»

– Бабушка! – вслух сказал Радик. После чего перевернул снимок изображением вверх.

Каково же было его разочарование, когда он увидел собственную физиономию. Снимок оказался десятилетней давности, и его сделал приглашенный в школу фотограф.

Радовский, выругавшись, швырнул его на пол.

– Не может быть! – закричал он в полный голос. – Нет, это невозможно!

Тут же в квартире раздался металлический звук. Это соседка снизу, склочная бабка, колотила по батарее. Так она выражала свой протест. Ей не нравились громкие звуки. И если Радик, к примеру, включал музыку чуть громче обычного, она принималась стучать.

– Да пошла ты! – проорал Радик. Но этого ему показалось мало, и он подлетел к батарее и шарахнул по ней кулаком. – Сука!

Выместив свою ярость, Радовский буквально рухнул на диван. Его душили слезы, но он не позволил себе заплакать. Он уже не маленький, должен справляться с эмоциями. В детстве он был страшным плаксой. Чуть что – в слезы. Ему пришлось много работать над собой, чтобы не распускать нюни при всех. И годам к двенадцати у него стало получаться. Но не рыдать наедине с собой Радик научился лишь к восемнадцати, уже став студентом вуза, он нет-нет да срывался. И как девчонка рыдал в подушку, вспоминая унизительное прозвище Клоп или очередной отлуп понравившейся девушки.

В последние два года Радик совсем не плакал. Даже услышав от отца «приговор», не оросил свою подушку слезами. Это было довольно легко. Но сегодня…

Радик сцепил зубы, сжал кулаки, зажмурился.

«Не реветь, не реветь, не реветь!» – как заклинание повторял он.

Слезы перестали жечь глаза. Ком в горле рассосался. Радик поднялся с дивана и отправился в кухню, чтобы поесть. Как ни в чем не бывало он наложил огромную тарелку макарон с тушенкой (он никогда не был гурманом, питался просто, если не сказать, примитивно, только к сладостям испытывал слабость), поставил ее в микроволновку и стал ждать, когда еда нагреется. За десять секунд до сигнала раздался другой. Это был звонок в дверь.

Радовский пошел открывать. Он надеялся, что явилась склочная соседка, и тогда он выпустит пар, наорав на нее. Но его надежды не оправдались. Пришла Ира.

Ира Малова была единственной женщиной, которая любила Радика. Не сейчас, а вообще. Даже мать не баловала его этим чувством, не говоря уже о девушках. Радик не пользовался у них успехом. И только Ира считала его самым лучшим. Высоченная, худющая, ширококостная, нескладная, асексуальная, она не вызывала у Радика никаких пылких чувств. И только ее слепая любовь к нему делала ее хоть чуточку желанной.