К Лемехову подошел его заместитель Двулистиков, держа в руках рюмку с водкой. Было видно, что это не первая рюмка. Маленькие глазки, окруженными красными веками, возбужденно блестели. Утиный нос порозовел, и на нем выступили микроскопические капли пота. Плотно прижатые хрящевидные уши были белые, словно отмороженные, а мочки налились пунцовым жаром. Он был возбужден, и, как всегда в такие минуты, от него пахло едким уксусом, запах которого был бессилен перебить дорогой одеколон.

– Женя! – Двулистиков обратился к Лемехову по имени, ибо это был тот редкий случай, когда Двулистиков пренебрегал субординацией. Ему хотелось вспомнить их студенческие отношения. – Женя, ты великий человек! Как ты мог догадаться и написать на лодке: «Не валяй дурака, Америка!» Теперь эта наша «Державная» всплывет где-нибудь у Флориды, и американцы сбегутся на набережную Майами, чтобы прочитать этот привет из России! Подумают, что это предупреждение самого президента Лабазова! – Глаза Двулистикова с обожанием смотрели на Лемехова, и это был взгляд не друга молодости, не сослуживца, взирающего на начальника, а верующего язычника, припадающего к стопам кумира. – Как я тебе благодарен, Женя. За все, за все! И за то сочинение, которое ты мне помог написать. В слове «удовлетворительный» я сделал три ошибки, а ты их исправил. Без тебя мне бы не попасть в академию. И за то, что взял меня после академии в политику, и мы с тобой создавали русские организации в Казахстане, в Молдавии, на Украине. И за то, что сделал меня своим помощником, когда избирался в Думу. И за то, что захватил с собой в Академию Генерального штаба. И за работу в корпорации, и в министерстве, и теперь, когда так высоко взлетел! Ты мой настоящий друг, настоящий благодетель, настоящий командир!

В словах Двулистикова не было подобострастия или желания польстить и угодить. А было истинное восхищение, потребность иметь предмет обожания и бескорыстной любви. Сотворить божество, которому можно поклоняться. Лемехов привык к этим изъявлениям преданности, которые лишь иногда принимали открытые формы. А в обычное время проявлялись в предельной исполнительности и трудоспособности, делавшей Двулистикова незаменимым.

– Ну что ты, Леня. Что бы я делал без тебя. Наш тандем нерасчленим! – Лемехов благосклонно улыбался, а сам чуть сторонился Двулистикова, от которого пахло летучей мышью.

– Нет, Женя, ты не понимаешь! – Двулистикову казалось, что он не нашел достаточных слов, чтобы выразить свою преданность. – Ты пойми, ты для меня цель, ориентир, лидер, статуя на носу корабля. Я всю жизнь иду за тобой, зная, что ты не ошибешься. Что, следуя за тобой, я следую правильным курсом, Что моя судьба повторяет твою судьбу. Я иду за тобой след в след. Читаю книги, которые ты читаешь. Покупаю костюмы в тех же бутиках, что и ты. Люблю, как и ты, золотистых блондинок. Занялся охотой, потому что и ты охотник.

Лемехову были приятны эти изъявление преданности. Он позволял Двулистикову эту страстную исповедь, которая была для того наградой за тяжкие изнурительные труды. За бесчисленные поездки, склоки между армией и промышленностью, кадровые конфликты, встречи с директорами и испытателями, лоббирование думских депутатов, ангажирование журналистов. Двулистиков был незаменим, неутомим, знал все тонкости управления, все ухищрения политики.

– Ты, Леня, моя опора. Пока ты рядом, я несокрушим. – Лемехов смотрел на хрящевидные уши Двулистикова, которые шевелились, как отдельно живущие существа. Казалось, что они сейчас поползут, перемещая белые хрящи и пунцовые, налитые кровью мочки.

– Спасибо, Женя, за теплые слова. У нас с тобой все всегда получалось. Тебя любит Боженька, Он тебя по жизни ведет. А за тобой и меня. Тебя Боженька высоко посадит, с собою рядом. Ты, Женя, станешь президентом. У тебя нет соперников, потому что тебя Боженька любит. А значит, и меня. Мне за тобой вверх взлетать, а крылья есть у меня? Взлечу ли? Ты меня с собой забери, я тебе и там пригожусь. Заберешь, Женя?

Двулистиков страшно разволновался, на глазах заблестели слезы, водка выплескивалась из рюмки. Лемехову были неприятны капельки пота на утином носу, шевелящиеся уши, запах возбужденного зверька. Но эти физиологические недостатки искупались искренней преданностью, которая находила себе подтверждение в бесчисленных перипетиях каждодневной борьбы.

– Много рисков, Леня, – усмехнулся Лемехов, – много опасностей. Чем выше взлетаем, тем больнее падать. Давай не думать, куда нас Боженька вознесет. Давай Его молить, чтобы Он нас отсюда не сбросил.

– Я тебе говорю, ты идешь в президенты. А насчет опасностей и рисков, положись на меня. Я тебя не предам. Пулю, которая в тебя полетит, на себя возьму. Вместо тебя хоть в тюрьму, хоть под пулю. Ты великий человек. Тебе служить значит Боженьке служить. Люблю тебя! – Двулистиков потянулся было, желая поцеловать Лемехова. Вытягивал губа для поцелуя, но Лемехов отстранился, вынес вперед бокал. Двулистиков поцеловал бокал, а потом залпом выпил свою водку. Отошел, покачиваясь и блаженно улыбаясь.

На Лемехова смотрели васильковые глаза Верхоустина, и Лемехов вдруг подумал, что все это время ему хотелось заглянуть в глубину этих колдовских васильков.

– Я заметил, как вы провожали взглядом скользящую лодку. Казалось, что ваш взгляд сообщает ей движение. Это походило на телекинез. Вы способны перемещать зрачками тысячи тонн. – Лемехов благодушно улыбался, шутил, но сам старался понять, какая сила исходит из этих глаз, синева которых напоминала небо в мартовских березах. – Может быть, вас пригласить для участия в каком-нибудь оборонном проекте? Скоро будем сдавать вторую, подобную лодку. «Казанскую Божью Матерь».

– Поверьте, лодку построят и спустят на воду без меня. Обойдутся. А вот без вас не обойдутся. – Лицо Верхоустина оставалось таким же бледным, и только губы стали розовей от выпитого красного вина. – Вы руководили строительством лодки, а по существу, руководили государством. Тысячи заводов, которыми вы управляли. Лаборатории и научные центры, где вы встречались с интеллектуалами. Армия рабочих и инженеров, которых нужно было готовить и направлять в дело. Города, регионы, железные дороги, порты – вся инфраструктура страны, замкнутая на эту громадную верфь. Идеология оружия, без которой невозможен осмысленный труд. Финансовая политика, без которой невозможно перевооружение. Внешняя политика, исчисляемая количеством лодок и стратегических ракет. Внутренняя политика – непрерывные схватки с пацифистами, либералами-западниками, коррупционерами, врагами модернизации. Управляя строительством лодки, вы управляли Россией. В сущности, вы исполняли президентскую роль.

– Вы заблуждаетесь. Я исполнял поручение президента. Я тот, кто выполняет задание президента.

– В обычных условиях это было бы так. Но сейчас, когда задвигались тектонические платформы, когда вновь приблизилась катастрофа, вы выполняете поручение Государства Российского. Поручение русской истории. Лодка, которую вы спустили на воду, освящена именем «Державной Божьей Матери». Я помню, как вы молились перед этой иконой в храме. Как молились на нее здесь, на верфи.

– Это слишком пафосно. Я чиновник правительства и не мыслю подобными категориями.