Я говорю:

— Нет, Иосиф Ефимович, я уже обещал Масленникову поехать в Норвегию.

И он сказал:

— Это вы из-за Норвегии, наверное? Я там был, скучная страна! Мы с вами поснимаем, закончим, поработаете вторым режиссером, получите постановочные, купите путевку и съездите в Норвегию, честное слово!

Я это рассказал Каплану. Каплан говорит:

— Женечка, я тебя уважать перестану, если ты поедешь к Хейфицу. Он, когда был художественным руководителем объединения, а мы снимали «Фритьоф Нансен» в Норвегии, три раза к нам приезжал посмотреть, как у нас идут дела. Между прочим, за счет картины, а не покупал путевку. А тебе, значит, советует купить путевку!

— Каплан, о чем ты говоришь, никуда я не поеду! — ответил я.

И начал работать с Масленниковым. Оператором был Розовский… должен был быть Розовский…

Масленников мне говорит:

— Женя! Розовский придумал какую-то видеоприставку к камере, она контролирует все, давай посмотрим. Они снимают режим на какой-то картине. Поедем!

Мы поехали. Режим 15 минут… и что-то видеоустановка не работает. Пока чинили, пропустили режим, и уже нельзя снимать!

И я сказал, что мы не будем снимать с этой установкой.

На следующий день, или через день, не знаю, на лестнице студии меня встречает Розовский и говорит:

— Какое вы имели право советовать Масленникову не снимать с установкой?

Я говорю:

— Я не понимаю вопроса! Я второй режиссер на картине. И все, что у вас не получается, или всякие задержки, все это будет отражаться прежде всего на моей работе. А я буду прикладывать громадные усилия, чтобы актеры были готовы. А актеры неслабые: Леонов Евгений Павлович, Янковский Олег… достаточно уже этих двоих. Поэтому я как раз имею право говорить, что мы не будем так снимать!

— Вы рискуете. Либо я остаюсь на картине, либо вы!

А для него Норвегия была вожделенной такой мечтой.

— Ничего, — говорю, — я рискну!

Еще через день была выездная комиссия горкома КПСС. Эту комиссию Розовский не проходит. Таким образом, я остаюсь, и мы работаем без видеоприставки, а Розовский уходит с картины, снимал ее Володя Васильев. Обид у Розовского никаких не было — дело в том, что его дочка находилась в Америке, и потому он не прошел комиссию.

Мы работали в норвежских фьордах. В выходные я ловил там впервые в жизни треску с глубины 110–120 метров и всех угощал, всю группу, норвежскую и советскую. Так было обставлено: «Женя, угощай нас!»

Мы сидели в ресторане гостиницы на берегу очень красивых фьордов, потом встали и под аплодисменты официанты вынесли блюда с треской, накрытые мокрыми горячими салфетками. А потом какие-то красивые вазоны, в которых находились нарезанные яйца в масле, с какой-то петрушкой-сельдерюшкой… называется «Рыба по-польски»!

Все это было в начале мая. Норвегия в это время — отдельный рассказ, и достаточно длинный. Посвятить этому стоило бы не одну страницу…

После картины «Под каменным небом» была «Синяя птица».

Уговорил меня директор киностудии «Ленфильм», к которому я до сих пор отношусь с большим уважением, Виктор Викторович Блинов.

Работать на картине «Синяя птица» я не хотел, но он сказал:

— Женя, я тебя прошу! Надо помочь…

Это был «проект века», и вся киностудия работала на «Синюю птицу». Режиссером был Джордж Кьюкор. Он был уже весьма пожилым человеком. Потом я узнал, что он — режиссер фильма «Газовый свет». Это классический триллер. Я пацаном ездил с мамой его смотреть в кинотеатр на Лиговку. Триллер очень страшный. Не так, как теперь, морду разобьют, кровь течет… ничего этого не было, а только где-то скрип, где-то шорох, в общем, страх божий!

А потом он снял в Америке «Моя прекрасная леди» с Одри Хепберн — моей любимой актрисой. Замечательно снял и замечательная актриса. Но «Синяя птица» — это было не его…

Этот фильм по заказу делался. Надо было сближаться с Америкой.

И для меня это оказался очень тяжелый случай, потому что я был сорежиссером с советской стороны, но режиссировать при Къюкоре было не слишком удобно.

Я работал с советскими артистами. Они менялись, уходили, приходили. Скажем, играть и танцевать должна была Майя Плисецкая, а партнером ее был Саша Годунов. Но он уехал в Америку и остался там, и как-то все это распалось.

Было решено, что в главной роли будет сниматься Элизабет Тейлор.

Приезд Тейлор в Ленинград должен был выглядеть очень мощно. Американцы каждый день до прилета самолета просили:

— Давайте поставим роту почетного караула на летном поле, и они встретят ее, салютуя из винтовок!

Но им отказали. Она летела через Хельсинки. В отличие от наших зрителей, которые Тейлор практически не видели, финны тут же ее узнали. И под их бурные аплодисменты она сходила с трапа самолета, и в их плотном окружении прошла в аэропорт и оттуда поехала в гостиницу «Ленинград», где жила вся американская группа.

С Тейлор приехал американский художник по костюмам, и по его эскизам сшили костюмы в мастерской киностудии «Ленфильм». Костюмы были богатые.

Приехала Плисецкая. Увидела костюмы Тейлор, спросила:

— А где это делали?

Дело в том, что сначала Тейлор хотела шить костюмы у себя. Тогда Плисецкая сказала, что будет шить костюмы в Италии, у каких-то очень известных модельеров. А потом, когда она увидела костюмы Тейлор, сшитые на «Ленфильме», сказала:

— Как, на «Ленфильме» сшили? Я тоже хочу на «Ленфильме»!

В общем, это была «Тысяча и одна ночь».

Потом случился конфликт у Кьюкора с продюсером. Это было при мне. Кьюкор хотел, чтобы кошку играла актриса с рыжими-рыжими волосами и зелеными глазами. Это американская актриса Ширли Маклейн. Он сказал:

— Кошка будет рыжая!

А продюсер ответил:

— Кошка будет черная!

И привез Сесиль Тайсон. Она тогда была совсем неизвестная актриса, снималась где-то на телевидении.

Кьюкор:

— Кошка будет рыжая!!!

— Джордж! — сказал Кьюкору продюсер. — Ты расист!

— Я не расист… Кошка должна быть рыжая!!! — сопротивлялся Кьюкор.

Но продюсер победил, кошка была черная — Сесиль Тайсон. Очень жаль!

Балетмейстером на картине был Л. Якобсон. Но потом он ушел, потому что фильм был нескончаемый. Договаривались на пять-восемь месяцев, а в результате все растянулось на два года. Затянулось, потому что мы были не готовы еще к американо-советскому сотрудничеству, и они не были готовы…

В какой-то момент надоело Тейлор. Она сказалась больной и уехала в Штаты. После чего газеты написали, что в ленинградской воде водится какая-то «инфузория-туфелька», от которой американским звездам становится плохо. Советские, мол, привыкли, им вроде ничего. Тейлор уехала лечиться. Вслед за этим плохо себя почувствовала Джейн Фонда. У нее что-то другое было…