Трампедах наконец открыл рот:

— Полно прельщать фантомами, молодой человек, зачем меня, старого пентюха, дразните, вгоняете в соблазн. Это невозможно! Безглазая старица с косой на плече, вот кто скоро пойдет со мной к алтарю… Балясы, кои вы точите, причиняют мне душевную муку, я острее прежнего ощущаю, что состарился и все, все прошло…

— Я не шучу, магистр! Остается лишь подписать договор, и все произойдет в точности так, как я только что вам предсказал. Клянусь Люцифером!

— Боже мой, боже мой, почто ты покинул меня… — шепчет Трампедах. — О каком договоре ведете вы речь?

— «Янис Вридрикис отдает свои законные авторские права на книгу «П. П. П.» студенту естествознания и странствующему музыканту Кристоферу Марлову, за что вышереченный Марлов обязуется с помощью изобретенного им эликсира К.М-30 вернуть магистру алхимии cand. pharm. Янису Вридрикису Трампедаху молодость и подробно ознакомить его со «сладкой жизнью».

— Это невозможно…

— Это возможно! Все зависит от вас — только подпись, и в конце этой же недели мы отправляемся в Ригу. Вас ждет Holy Red, сама юность, к тому же девственница… Сперва мы втроем едем в Булдури в «Казино», затем я незаметно оставляю вас одних. Апартаменты закажем заранее; а может, вас больше устраивает жительство в «Роме»? Holy Red предпочитает курорты, распустилась, рыжая блудница.

— Вы упомянули Маргариту… О боже, Маргарита! — и старый принялся распевать какую-то арию из оперы Гуно.

— Будет и Маргарита… Блондинка с золотистым отливом, умопомрачительная поступь, наполовину полячка…

Идет Керолайна.

— Тс, тише! Впрочем, она, остолопина, ничего не понимает. И с этакой костлявой сушеницей я до сих пор коротал дни и ночи, — потрясенный пялится магистр.

Керолайна несет верхосытку, то бишь десерт, на медном подносе. На столе появляется гляссе, яблочный омлет по-пильзенски (бери кварту доброго пива, дюжину яичных белков, круто взболтай, смешай все вместе с двумя ложками масла и щепоткой углекислого аммония, опускай в месиво разрезанные ломтями яблоки с сахаром и жарь все на дюжем огне), калач с миндалем и благоухающее мокко в серебряных кофейниках с узкой пере-жабиной и длинным рыльцем.

Но почему-то оба больше не едят, не пьют… Магистр, поднявшись из-за стола, мешкотным шагом меряет трапезный зал, а мнроед усердно ковыряет в зубах. Керолайна от удивления аж замирает — подобное преступление против этикета Янис Вридрикис допускает впервые, не ели ведь еще сладкого! Что-то стряслось. Магистр велит Керолайне проваливать. Так он еще никогда с ней не обращался… Так он еще никогда…

Керолайна скрылась в своей горнице, села на кровать, достала трубку и щепотку добельмана, горькая капля покатилась по щеке и упала в жерельце табакерки,

…то не капля горькая, то не теплый дождичек,

то слеза была девичья, что росою пролилась…

Этот дражайший Янис Вридрикис еще ни разу так не облаял ее.

Мисс Керри плачет, как ей быть,

Аптекарь хочет счастливым быть!

Аптекарь тем временем решился, внутренний монолог, который он, шагая по трапезной, произносит, звучит на диво убедительно:

— Мои предчувствия не обманули меня, явился Он. Воскликнул, правда: «Клянусь Люцифером!» — значит, не совсем Он, но один из его посланцев. Пожалуй, не особенно высокого ранга шишка, потому как прибыл в заляпанных грязью штиблетах… Как водится, будет и Маргарита. В конце концов, чего я теряю? Душу?

За душу магистр не дает и ломаного гроша, равным образом и за цветы, которые Керолайна в знак любви и верности время от времени ставит ему на письменный стол… Тоже мне подношение, уж лучше бы клала жареную курицу. Но что касается «П. П. П.», ее жаль… Может, продать душу, насладиться «сладкой жизнью», а посланца обсударить, обмануть? Предать страшному суду за вымогательство. Ангел господень Габриель Осипович возьмет сторону Трампедаха, магистр отвалил церкви Святой Катарины изрядный куш на орган, на строительство третьего мануала, а эти нечистые не такие уж и могутные, Трампедаха не проведешь, он читал латышские народные сказки, черти — глупые! Не то слово — дулебы!

— Итак? — спрашивает Кристофер.

Трампедах закрывает тафельклавир, долго пялится на портрет Альфреда де Виньи. Где-то внутри зашевелилась похоть. Магистр уже готов сдаться, пожертвовать трудом своей жизни ради вожделенных мгновений земного счастья. Однако и рассудок не дремлет, знай, бдит себе деляга, прикидывает. Созревает мысль: шишей надобно обвести вокруг пальца!

— На определенных условиях, — произрекает старец. — В договоре должен быть параграф, указывающий, что в авторские права вы можете вступить лишь лет через пятнадцать, то есть в анно 1945.

— Как это?! Смешно! Я хочу немедленно сесть за работу!

— Кто вам мешает работать? А вот публиковаться только с 1945 года. Я тогда, наверно, уже буду в могиле — черт с вами!

— Сладкая жизнь требует больших средств. Разве можно вкладывать свои потом и кровью заработанные латики в столь сомнительное предприятие?

— Зачем ваши латы? У меня денег навалом, включите в договор параграф, в котором говорится, что за все плачу я, Янис Вридрикис Трампедах.

— Гм…

Кто тут искуситель, кто искушаемый — не разобрать. Звучит как обоюдно выгодная сделка, ни дать ни взять типичный мелкий бизнес тридцатых годов, хотя мир уже кряхтит, пошатывается под ударами финансового кризиса. Но, видать, за этот нижнекурземский городок он еще как следует не взялся — у магистра в ссудо-сберегательном союзе взаимопомощи лежит солидный вклад, почтенный муж ежегодно жертвует Гимнастическому обществу балтийских немцев (ГОБ) и штифту Св. Юрия (приюту для убогих духом и прочих калек) немалое количество денег, кроме того, внушительная сумма положена на имя Керолайны в Швейцарский банк, ничего не скажешь, выгодное дельце состряпал он с мейстерзингерами в коричневых тельницах из Нюрнберга, прошлым летом таинственные ребята нанесли ему визит…

Вот такие дела. Ну разве это не насмешка судьбы: теперь у него денег хоть завались, а в молодости пришлось терпеть нужду и отказывать себе во всем. Продажной любви и той не успел вкусить. Высшим пределом его знаний о женщинах была Керолайна — жалкие мощи… Жену он даже не помнил…

Маргарита, Маргарита…

Маргариту ему довелось лицезреть всего раз в жизни: на сцене Лиепайской оперы.

Он аплодировал, послал цветы, ждал у входа. Но Маргарита как вышла, так села в такси с вихрастым пижоном, послала ему воздушный поцелуй, крикнула: «О-la-la Onkelchen!» — и была такова, магистра лишь обдало синим смрадом, после чего он надрался в одиночестве. Теперь он сам будет на месте вихрастого, сядет с Маргаритой в бензомоторную колесницу, изрыгнет вонючую струю, укатит и оставит Кристофера одного,