Они зашагали по мелкой гальке.

Легкий ветерок развевал их волосы. Из-под ленты, которая стягивала волосы Миранды, выбилось несколько прядей. Она тщетно пыталась их пригладить. Ей было тяжело идти по камням в туфлях на каблуках.

— Эти туфли безнадежны для пляжа. — Она наклонилась и сняла их. — Отвернись на минуту.

— Зачем?

— Я хочу снять колготки.

— Сегодня я вижу тебя с новой стороны. — Рейф послушно отвернулся, потом разулся и снял носки. Миранда тем временем сняла колготки.

Закатав брюки, Рейф зашагал следом за ней к узкой полоске песка у воды, где было легче идти, чем по неровной гальке.

— Ты промокнешь, — предупредила Миранда, когда их ноги оказались в воде.

— Нельзя приехать на побережье и не пройтись босиком по воде.

Когда Миранда повернулась к Рейфу и улыбнулась ему, у нее был такой счастливый вид, что у него защемило сердце.

— Разве тебе не будет здесь одиноко? — спросил он. — Никакие домашние животные не заменят человеческого общения!

— Я предпочитаю жить одна, чем находиться в обществе неподходящего мне человека. Поверь, я видела немало несчастливых семей.

— Ты имеешь в виду своих родителей?

Она кивнула.

— Не думаю, что они любили друг друга. Между ними изначально было лишь физическое влечение. Когда оно прошло, они превратились в двух незнакомцев, которые вынуждены были жить под одной крышей. Они все время ссорились. Отец утверждал, что моя мать вышла за него только из-за его денег, что в общем-то так и было. А она кричала, что была ему нужна только из-за ее титула, что также соответствовало действительности. По-моему, им нравилось ссориться. Но для остальных это было утомительно. Когда мама наконец сбежала с тренером скаковых лошадей, мы почувствовали облегчение.

— Сколько тебе было лет?

— Двенадцать, Октавии — всего восемь. Она очень тяжело переживала мамин уход.

— Двенадцать лет — тоже очень юный возраст, чтобы справиться с тем, что теряешь маму, подумал Рейф.

— Белинде тоже пришлось нелегко, — добавила Миранда. — Ей было четырнадцать лет, и их с мамой связывали самые близкие отношения. Мой отец пережил ужасное унижение. А потом начал ухлестывать за молоденькими девушками. Вскоре мы привыкли к его подругам, которые внешне удивительно напоминали нашу мать.

Бедная девочка, подумал Рейф. Он догадался, что уже в двенадцатилетнем возрасте на ее плечи легла забота о сестрах.

— Значит, вы остались жить с отцом?

— Да. Иногда мы гостили у матери, но, как правило, ничего хорошего из этого не выходило. По-моему, рядом с нами она чувствовала себя старой. — Миранда улыбнулась, но ее улыбка была не очень веселой. — Папа старался изо всех сил. Он отправил нас в дорогие школы, но не заботился о том, чтобы потом мы смогли получить хорошую работу. Он хотел, чтобы мы познакомились с богатыми людьми и чтобы нас приглашали на лучшие вечеринки. А потом мы вышли бы замуж, и наши браки были бы такими же, как у него с нашей матерью. Собственный неудачный опыт его, к сожалению, ничему не научил.

Миранда покачала головой. Из ее прически выбилось еще несколько прядей.

— Он пришел в восторг, когда Белинда вышла за Чарлза, главным образом потому, что у Чарлза есть титул. У них была свадьба года. Она стоила огромных денег. Это оказалось последней каплей. Вскоре компания «Фейрчайлдс» разорилась. Отец относился к компании, как к персональному банковскому счету. Он никогда не думал о людях, которые работали на него и от которых в конечном счете зависело благосостояние компании. По-моему, он не понимал, что все, к чему он привык — ужинать в самых дорогих ресторанах, шить костюмы на заказ у лучших портных, кататься на горных лыжах в Швейцарии, — всем этим он был обязан «Фейрчайлдс». Когда Белинда объявила о своей помолвке, папа решил, что она должна получить все самое лучшее.

— Свадьбы часто подрывают семейный бюджет, — мягко заметил Рейф.

— Но почему? Если я когда-нибудь выйду замуж, я не буду устраивать грандиозную свадьбу. У нас будет скромная церемония, а потом мы приедем сюда и, когда стемнеет, сядем на пляже. Может, выпьем немного шампанского и послушаем шум волн.

— А потом?

— Потом мы вернемся в «Уайтстоунс» и всю ночь будем заниматься любовью. А когда проснемся утром, комната будет залита ярким солнечным светом. Мы сядем завтракать, сварим себе кофе…

— Миранда, да ты романтик! — В улыбке Рейфа было больше нежности, чем насмешки. — Кто бы мог подумать. А какое на тебе будет платье?

— Не знаю. Я не очень хорошо разбираюсь в одежде.

— По-моему, тебе подойдет платье простого фасона, но из мягкой, струящейся ткани. Что-нибудь легкое, чтобы ты выглядела воздушно… как русалка.

— Если я буду выглядеть как русалка, может быть, мне следует держать в руках морские водоросли?

— Луговые цветы будут смотреться лучше. И, конечно, ты должна будешь распустить волосы. — Он протянул руку и развязал ленту, стягивавшую волосы Миранды. На ощупь они оказались именно такими мягкими, как он себе и представлял. У него вырвался вздох восхищения.

Вздрогнув, Миранда вырвала у него ленту.

— Если я когда-нибудь соберусь замуж, непременно воспользуюсь твоим советом. — Она снова зашагала по песку. — Я выйду замуж, только когда найду свою половинку. Я понимаю, что поиски могут занять полжизни.

— Ты хочешь, чтобы все было как в сказке?

— А ты разве не веришь в сказки?

— Не совсем, — уклончиво ответил Рейф. — По-моему, роль любви в браке переоценивают. Я не говорю, что ее не существует. Мои родители, например, женились по любви. Они были всем друг для друга и тяжело переживали, когда им приходилось расставаться даже на день. Когда они находились в одной комнате, казалось, они никого больше не замечали, даже собственного ребенка.

— Уверена, они тебя очень любили.

— Разумеется. Но я всегда знал, что они могут обойтись и без меня. Когда моя мать умерла, отец так и не оправился от горя. Он замкнулся в себе, стал трудоголиком. Мне было всего пятнадцать лет, и я учился в школе. Я так и не смог его утешить.

У Миранды сжалось сердце, когда она поняла, каким несчастным и одиноким в юности был Рейф.

Они остановились и принялись смотреть на море.

— А каким ты видишь свой брак? — осторожно спросила она спустя пару минут.

Рейф ответил не сразу.

— Я не стремлюсь к невероятному накалу чувств, — наконец сказал он. — По-моему, если бы я мог влюбиться, то уже был бы влюблен. Мне тридцать пять лет, я общался со многими женщинами. Они мне нравились и вызывали у меня желание, но они были мне не нужны, и я тоже был им не нужен.

— Тогда кого ты надеешься встретить на балу?