Итак, джаз — это незаконнорожденное дитя черной расы, появившееся на свет благодаря необычайному стечению обстоятельств, в специфических условиях, характеризующихся смешением культур. И у этого ребенка несколько отцов: Кинг Оливер с корнетом, Сидней Бише с кларнетом, Кид Ори с тромбоном, Джелли Ролл Мортон за роялем и Бэби Доббс за ударной установкой (вот вам, пожалуйста, пять музыкантов, образующих джазовый квинтет, игра которого заставляет ваше сердце биться быстрее!). И Лика Холдена — несмотря на то, что имя его затерялось во времени — можно по праву считать одним из отцов джаза. Ведь «история» пишет картины прошлого широкими размашистыми мазками, а дух эпохи обычно сконцентрирован в отдельных личностях: в том, что именно сделали они для той или иной области в определенное время, в определенном месте, с определенной целью. Поэтому ничего необычного нет в том, что людям нравится рассматривать свои жизни на фоне судьбы, предначертанной свыше; особенно привержены этому люди с черным цветом кожи, для которых история подготовила намного больше вопросов, нежели ответов на них.

Вероятно, именно провидение вложило корнет в руки Лика Холдена на исходе осени 1907 года. А возможно, его судьбу определило окончание в 1898 году американо-испанской войны, в результате чего в штате Луизиана появилось великое множество дешевых, уже побывавших в употреблении духовых инструментов, брошенных военными оркестрами. Но самое сильное влияние оказало на его жизнь то, что в штате школы «Два М» оказался профессор Хуп. Ведь всесильная судьба порой ведет себя, как распоследний сукин сын, делающий все только наперекор желанию конкретного человека.

Для стрелка в школе «Два М» время ползло так же медленно, как Старая Ханна, когда она катится к закату после пыльного жаркого полдня. Дни тянулись один за другим, высасывая из стрелков последние силы, которые тратились на то, чтобы окончательно не потерять лицо; на смену дням приходили ночи, окутывающие их постоянным страхом, причиной которого был Собачий Клык со своим кулачным правом. Но нескольким избранным профессор предлагал выход, шанс выбраться из липкой рутины дня; при помощи простой блюзовой строфы возможность разрушить стены проклятой школы мощной гармонией звуков и под чарующим воздействием музыки напрочь позабыть про воспитателей. И возможность эта существовала и в переносном и в буквальном смысле, поскольку единственное, что школа «Два М» могла предъявить миру (и что являлось особой гордостью Генерала), был школьный марширующий оркестр[21].

Лик уже отмучился в школе «Два М» не менее трех месяцев, прежде чем узнал о существовании этого оркестра. Однажды в конце дня, когда ветер гнал по земле опавшие листья с таким остервенением, словно это были легковесные надежды мечтателя. Лик, выносивший мусор из старых сараев, вдруг услышал звук, от которого его ноги буквально приросли к земле. Это был звук трубы, выводившей мелодию, которую Лик знал очень хорошо, мелодию 23-го псалма, не раз слышанную им в церкви в Култауне. Лик глотнул воздуха, сердце его заколотилось, а из глаз мгновенно полились слезы. Хотя мелодия получалась прерывистой и неровной — чувствовалось, что пальцы исполнителя еще не вполне привыкли к аппликатуре, — звук был сильным и как будто перенес мальчика в тихое безопасное место, куда он в мечтах постоянно стремился. Затем забухал большой барабан, зазвенели тарелки, и кларнеты тонкими, как у детей, голосами подхватили мелодию.

Обойдя последний сарай и выйдя на площадку, спускающуюся с Джексонова холма, Лик увидел оркестр примерно из двадцати пяти человек, стоявших в высокой жесткой пожелтевшей траве; гимн звучал довольно коряво, но музыканты старались изо всех сил. Перед ними стоял невысокий чернокожий мужчина с согбенной спиной и почти идеально круглой лысиной на макушке. На вид ему было не меньше шестидесяти лет; одет он был в однотонный костюм-тройку, который был как минимум на два размера больше, белую сорочку с заношенным воротником и пурпурный галстук, настолько широкий, что значительная часть его была скрыта под лацканами пиджака. На кончике его носа сидели изящные очки со стеклами в форме полумесяца, а в руке он держал раскрытые карманные часы, которые время от времени подносил к глазам. На первый взгляд этот человек казался неподвижным (если не считать беглых взглядов на часы), однако приглядевшись, Лик заметил, что время от времени он то поворачивает голову, то выдвигает вперед подбородок, подавая знаки трубам вступать или тромбону замолкнуть. Это был человек, который руководил марширующим оркестром школы «Два М» и носил важный титул музыкального директора. Его звали Габриэль Хул, однако все величали его не иначе, как Профессор из-за стильных очков и умения читать ноты с листа.

Гимн внезапно прервался; оркестр умолк, подчинившись незаметному знаку, поданному профессором. Этот маленький человечек не сказал ни слова; он всего лишь поправил очки, и инструменты в руках оркестрантов умолкли. Творческое напряжение сразу же улетучилось: музыканты поспешно отнесли свои инструменты в сарай, возле которого стоял Лик. Некоторые из стрелков узнали Лика и, проходя мимо, приветствовали его поднятием бровей или кивками головы, а другие — в основном ребята постарше — не замечали его присутствия или смотрели на него как на крайне нежелательного гостя. Но Лика это ничуть не волновало. Он был сам не свой от возможностей, которые открывала музыка и этот таинственный маленький человечек, державший в руках весь оркестр.

Вскоре воспитанники всей гурьбой двинулись обратно в школу, и вместо веселых голосов послышался лишь нестройный топот. А Лик все еще стоял на том же месте и не сводил глаз с Профессора, а тот, подняв голову вверх, с каменным лицом смотрел в небо, словно наблюдая полет невидимой птицы. Лику хотелось что-то сказать, но не знал что. Ведь в три часа он все равно должен был быть на уроке у Профессора, а сейчас он был уверен, что его уже заметили и что ему не избежать выговора за бесцельное нахождение там, где ему не следует быть. Неожиданный порыв ветра хлопнул дверью сарая, в котором лежали бесценные инструменты. У Лика был небольшой насморк, отчего под носом было сыро; он сделал глубокий вдох носом и тыльной стороной ладони провел под ноздрями. Голова Профессора стала медленно поворачиваться и остановилась, когда они с Ликом встретились взглядами. Лицо по-прежнему оставалось неподвижным, и только брови слегка приподнялись, а во взгляде как бы читался вопрос: «В чем дело?». Переборов страх, Лик приблизился к маленькому человечку, решив про себя, что, прежде чем заговорить, надо подойти поближе.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросил Профессор и, задав вопрос, снова поднял голову вверх и стал смотреть в небо. Его голос был глубоким и спокойным, хотя губы при разговоре едва двигались, поэтому казалось, что речь его доносится из грудной клетки.

— Лик, сэр. Лик Холден, сэр.

Профессор едва заметно кивнул, будто это давно было ему известно.

— Ты когда-нибудь задумывался над тем, для чего Бог послал тебя на эту землю?

Лик не знал, что ответить, — ведь ему было всего восемь лет и он боялся подвоха.

— Ты слышал мой вопрос. Лик? — вновь обратился к нему Профессор.