— Я не вернусь.

Она сделала два шага вперед и встала, держа ноги вместе.

— Извини. Ты в порядке?

— Все отлично.

— Мне надо возвращаться.

— Не сомневаюсь.

— Тебе холодно? — спросила она.

Она угадала. Я был слишком самонадеянным, чтобы надевать пальто. Я дрожал.

— Немного.

Она закусила губу. Она приблизилась еще и взяла мою руку.

— Ты мне позвонишь?

— Еще бы.

— Тогда пока.

— Пока.

В доме на Кампден-хилл-сквер полным ходом шло еще одно чаепитие. Там был Джеффри, две весьма странно одетые девушки: маленькая, замотанная в цветастую занавеску, и большая, с кобурами, наряженная ковбоем, — и Дженни. Норма не было. Я чувствовал себя слегка очумевшим и, хотя на кухне было кому меня согреть, продолжал мерзнуть. Более того, я еще вибрировал после острейшего приступа Осознанности Бытия — прогулка пешком оказалась крайне плодотворной в духовном плане.

В какой-то момент я поднялся наверх, чтобы прокашляться. На обратном пути меня перехватил Джеффри; мы укрылись в гостиной.

— Какую ты хочешь?

— Не знаю, не думал еще.

— Понравилась Анастасия?

— Анастасия? — Такого не могло быть. — У нее есть нормальное имя?

— Джин.

— А-а. Мелкая? Да, она ничего. Дурацкий прикид.

— Ага. Зато фигура хорошая.

— Ты ее трахал?

— Вроде того. Она хуже, чем Сью.

— Ты трахал Сью?

— Вроде того. У нее сиськи лучше.

— Что это значит — «вроде того»?

— Мы занимались любовью втроем.

— Нет. Черт, как это клево! И как оно было?

— Они еще и лесбиянки. Было ничего, только у меня плохо стоял. Слишком удолбался. Но было ничего.

— Ну почему со мной такого никогда не случается?

Джеффри покачнулся.

— Потому, что ты — деревенский пентюх, а я — столичный франт.

Мы поговорили о наркотиках. Джеффри уже закинулся двумя таблетками «мандракса»; был еще гашиш, но он не представлял интереса для вашего рассказчика, страдающего бронхитом. Я взял у него одно колесо, чтобы закинуться позже. Что-то подсказывало мне, что сегодня спать не придется.

Этим вечером мистер и миссис Энтвистл устроили скандал. Началось все довольно скромно. Мы с Джеффри были снова на кухне и помогали убираться. Со всей силы хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги, и голова Нормана с размаху всунулась в комнату. Его взгляд уперся в Дженни. Мы застыли, как в телерекламе. Затем голова убралась, и Дженни, схватив сигареты и зажигалку, устремилась за мужем.

— Круто, — пробормотал Джеффри.

Мой сценический дизайн все же не пропал даром. У меня в комнате Анастасия, благоговейно прошептав «вау», набросилась на Блейка, а Сью, придерживая свои пистолеты, опустилась на колени и открыла «Поэзию Медитации». Я заглянул ей через плечо; она читала эссе о Герберте, довольно-таки неплохое, несмотря на то что оно называлось «Плато уверенности»; «Кто такой этот Герберт?» — наверное хотелось ей спросить. Джеффри, облизав сигаретную бумажку, распорядился, чтобы я включил проигрыватель. Девчонки были явными хиппи, так что я выбрал наиболее агрессивный и немелодичный из всех моих американских дисков: «Велвет Андеграунд», альбом «Героин». Незамедлительные результаты? Анастасия начала раскачиваться на стуле и притопывать ногой, обутой в сандалию; Сью тоже оживилась и принялась выделывать шеей восьмерки. Вот так-то.

Джеффри раскурил косяк.

— Устроим сегодня оргию до упаду, или как?

Никто не ответил. Он пожал плечами, отдал косяк Сью, и, попятившись, свалился на кровать.

Наступила тишина.

Косяк дошел до меня; я затянулся, больше глотая, нежели вдыхая дым. Я умел затягиваться стильно, по-хипповски, словно это была обыкновенная сигарета (нарочитые и/или шумные затяжки считались вульгарными). Я повторил это еще несколько раз и стал ждать. Мои руки были осыпаны Золотым Дождем сигаретного пепла, это верно, и я чувствовал, что могу выблевать все свои внутренности на ковер. Кроме этого — ничего. И ведь нельзя сказать, что наркотики на меня не действуют; летом Джеффри угощал меня моим первым пурпурным сердцем[6]: два дня я стоял на рогах, на третий с меня сошло семь потов, а на четвертый я, наконец, восстал из ада. Несомненно, мой метаболизм — такой же легковерный флюгер, как и мое мышление. Этот гашиш не действовал; видно, Джеффри впарили кусок грязи с подошвы ботинка или, если подразумевалось, что это травка, коробок измельченного табака вперемешку с розмарином и аспирином.

Я протянул косяк Джеффри, но он поднял руку, и я, увидев застывшую улыбку, понял, что ему вдруг стало нехорошо. Трудно было удержаться, чтобы про себя не позлорадствовать, глядя на его лицо, искаженное глубоким раскаянием; характерный триумвират: перламутровый цвет лица, рубиновые зубы, изумрудный язык. Его щеки раздулись, словно бы для того, чтобы вместить побольше изысканных рвотных масс.

— Я могу чем-то помочь?

— Воды.

— От этого бывает обезвоживание, — объяснила Анастасия.

Когда я выходил из комнаты, Сьюзен словно бы подтолкнула меня в спину, возмущенно пробубнив:

— Терпеть не могу, когда эти типы не желают отпускать свою крышу в структурально-дидактический полет, ведь именно зависания и измены делают трип таким… всеобъемлющим.

Скандал между Дженни и Норманом достиг второй фазы. Звуки проникали сквозь стены.

Находясь на кухне, я постепенно осознал, что сверху доносятся вопли. Я на цыпочках поднялся на площадку возле туалета. Дверь в гостиную была открыта и свет выключен. Дикий крик, который я услышал, шел из спальни:

— Ты убийца. Ты слышишь, что тебе говорят? Ты УБИЙЦА!

За этим последовал невероятно громкий вопль.

Все это меня не слишком напугало. По тону Дженни было понятно, что обвинение носило эмоциональный, а не реалистический характер, и, возможно, принесено на гребне волны проклятий. И подобный вопль тоже не был порожден страхом или злостью, а явился результатом глубокого вдоха и мысли: «Сейчас я закричу так громко, как только смогу, и посмотрим, как это повлияет на ситуацию».

— Ты ублюдок, — резюмировала Дженни, — но тебе все равно, потому что ты убийца.

Затем Норман:

— Дженифер, ты попала в ситуацию, так выйди же из нее, черт бы тебя подрал. Ты ведь знаешь, что тебе все равно придется это сделать. Вдолби это в свою чертову башку…