Пальто было дороже, чем он мог себе позволить. Я волновалась, что скажет Ма, когда мы вернемся домой.

– Оно такое прекрасное.

Было немножко смешно, насколько неловко я ощущала себя с человеком, за которого вышла замуж больше двух месяцев назад. Но сегодня, когда он снимал с моего куска пиццы колечки красного лука, который, как он знал, я не люблю, мое сердце захлестнула волна неожиданной нежности. Этим простым действием Хафиз развеял все мои сомнения и снял неловкость.

Я впилась зубами в кусок хрустящего теста, и вкус расплавленного сыра и томатов казался мне лучше всего, что я могла вспомнить. Он заботился. Заботился обо мне. Это читалось в его глазах, в том, как он слегка приоткрыл ворота, ровно настолько, чтобы я могла проскользнуть на эту тщательно охраняемую территорию. Мне хотелось сидеть здесь всегда, глядя, как на балконах мигают гирлянды лампочек.

– Ты катаешься на роликах? – спросила я.

– На роликах? – удивился он. – Нет. А ты?

– И я нет, – рассмеялась я. – Я просто вспомнила одну пару, которую видела на пляже в тот день, когда мы встретились. Они казались такими счастливыми.

Он взял меня за руку в перчатке и тихо пожал ее.

– Шейда, я знаю, что мы не… Что я не…

Слова не шли, он сделал глубокий вдох и начал сначала.

– Я знаю, что есть вещи, которых ты не понимаешь, но я хочу, чтобы мы были как та пара. Когда я увидел тебя, то понял, что существуют вещи, о которых я даже не мечтал. Шейда, я хочу отдать тебе все, что есть во мне хорошего. Я обещаю, что сделаю все, что могу, чтобы ты была счастлива, Шейда.

У меня сжалось сердце. Я ощущала себя большим красным шаром, готовым взлететь.

Взявшись за руки, мы обошли мусорные баки позади здания. Когда мы приблизились к лифту, нас встретил теплый поток воздуха из прачечной, пахнущий сохнущим бельем. Хафиз притянул меня к себе и уткнулся носом мне в шею. Мне нравилось, как его щетина покалывает мне кожу.

Когда мы вошли в квартиру, Ма пребывала в таком возбуждении, что даже не заметила моего нового пальто.

– Паша Моради позвонил. Он получил документы! Он едет в Торонто! Подожди, пока он устроится.

– Когда? – спросил Хафиз. – Когда он приезжает?

– Через две недели, – сказал Педар, сияя от уха до уха.

Я впервые видела на безразличном лице Камаля Хиджази что-то кроме уныния и скуки.

– Кто такой Паша Моради? – спросила я, не заметив, что Хафиз потихоньку выпустил мою руку.

8 января 1983 года

Приготовления к встрече Паши Моради выглядели, как выпущенный на свободу вихрь, заполнивший нашу крошечную квартиру. Мы купили стейки, цыпленка, баранину и целого морского окуня. Каждый вечер будем пировать. Педар часами заменял паркетные доски пола, а Ма отполировала свой стеклянный шкафчик так, что он сиял на свету, как радуга. Я пылесосила и вытирала пыль, натирала краны и раковины и отмыла все пятна в ванной зубной щеткой и хлоркой.

Однажды вечером мы с Хафизом поехали в магазин покупать новое постельное белье. Я рассматривала комплекты, а он стоял рядом, рассеянный и явно думающий о чем-то другом.

– Как считаешь? – показала я ему несколько видов расцветки.

– Да бери ты что хочешь, черт возьми! – он сорвался на меня в первый раз.

Ма расшила покрывало на кровать яркими цветами. Паша Моради должен был спать в их комнате. Мы с Хафизом ляжем на матрасе, а Ма и Педар – на диване.

– Он очень могущественный человек. У него ни жены, ни семьи. Если мы с ним хорошо, он изменит нам жизнь.

«Деньги. Так вот в чем дело», – подумала я, пытаясь расшифровать полный отвращения взгляд, которым Хафиз смотрел на родителей, когда они расстилались перед этим человеком.

Да-да-да, конечно, мы вас встретим.

Что бы вам хотелось на ужин в первый день?

Конечно, мы поедем на Ниагарский водопад!

– Позвони своим, – сказал Хафиз мне как-то вечером, когда его родители освободили телефон.

– Это дорого, – Ма была недовольна. Педар крутил в промасленных пальцах сигарету.

– Не вижу, почему бы ей не позвонить один раз своей семье, когда вы часами разговариваете с ним по международной.

– Это ничего, – шепнула я Хафизу.

– Звони, – протянул он мне телефон.

В ту ночь, ночь перед приездом Паши Моради, Хафиз повернулся ко мне. С тех наших выходных он казался каким-то отстраненным, словно занавес закрылся до того, как представление успело начаться.

– Это на какое-то время наша последняя ночь вдвоем, – сказал он.

Мы почти никогда не бывали наедине, но гостиная по ночам становилась нашей. Я ощутила его руки на своей талии, и мое сердце дрогнуло.

«Муж хочет заняться со мной любовью», – подумала я.

Но, судя по выражению глаз, его мысли витали где-то далеко. Он погладил меня по голове.

– Если бы не Ма, я бы давно отсюда уехал, – сказал он. – Я думал, когда мы приедем сюда, мы будем свободны. – Его грудь вздымалась, его била дрожь, но я не могла понять, от злости или от огорчения. – Держись подальше от Паши Моради. Ты поняла меня, Шейда?

Я не понимала. Но кивнула, потому что он говорил очень серьезно. Я почувствовала страх, от которого стыла плоть, а по коже побежали мурашки.

«Обними меня крепче, Хафиз!» – хотелось попросить мне.

Но он отвернулся, в одиночку борясь со своими демонами в дальнем темном уголке сцены.

25 февраля 1983 года

Серый ветер швырял в окна крупные хлопья снега. Злобный февраль бился в стеклянные панели так, что содрогались рамы. Я лежала на матрасе, забившись в теплую ямку, оставшуюся после Хафиза. Рассвет едва занимался, но муж был уже на ногах. В последнее время он делал так все чаще. Уходил первым, приходил последним. Я прислушалась, как Педар храпел на диване, радуясь долгим громким звукам, которые часто не давали мне спать по ночам, потому что это значило, что сегодня мне не придется будить Пашу Моради.

Я ненавидела заходить в его комнату после того, как Хафиз с Педаром уходили на работу. Она вся пропахла им, как перезрелым фруктом, пропитанным виски. Он был полной противоположностью Педару – большой, шумный, с розовыми щеками и пухлыми губами, которыми чмокал во время еды. Доев, он облизывал свои похожие на сосиски толстые пальцы, покрывая их липкой слюной вместо того, чтобы просто вымыть. И неважно, ели ли мы дома или вели его в ресторан, который был нам не по средствам. Паша Моради плевал на то, что думал о нем окружающий мир. Я уверена, что он нарочно выставлял свой член торчать из пижамных штанов под круглым волосатым брюхом, когда лежал в постели, ожидая, что я приду его будить. Но я держала это при себе. Ма и Педар молились на землю, по которой он ступал. Паша Моради не мог поступить дурно.