Пожилая немка встала, поцеловала молодую в лоб и ответила:

– Да.

Через неделю, полную приключений, Мария Велибальдовна с трудом вырвалась на явочную квартиру сыскной полиции в Милютинском переулке. Со смехом она сказала заждавшемуся ее Эффенбаху:

– Ну и службу вы мне нашли, Михаил Аркадьевич. У вас я получаю двадцать пять рублей в месяц, а в Саввинском подворье больше ста. Даже после поборов Васьки Сняголова. Право, мне нравится такая жизнь!

– Сняголов? Это он тебя охраняет?

– И меня, и других. Всего нас примерно тридцать.

Эффенбах посмотрел в потолок, что-то там увидел и сказал:

– Васька Сняголов, он же Василий Кучин, был вышибалой в Драчевке, в публичном доме сестер Караваевых. Потом поднялся в «коты», держал в кулаке два или три переулка. Репутация у него крепкая: говорят, кого-то убил. Но уже год, как мы про него ничего не слышали.

– Ваш вышибала – парень непростой. Сейчас он сборщик налогов с «гувернанток» и их надзиратель. Деньги с нас собирает по понедельникам, поскольку воскресенье – самый урожайный день. Взимает и кому-то относит. Не иначе, хозяину.

– Мария, ты сказала, что сейчас там примерно тридцать барышень. А Лыков говорил про пятьдесят. Где же остальные?

– Лыков – это кто? – заинтересовалась агентка.

– Из Департамента полиции.

– Красивый?

– Нет, что ты, самый заурядный. На вид.

– А не на вид?

– Алексей Николаевич – человек серьезный. Учитель у него что надо, он лепит из обычного в целом полицейского чиновника нечто большее. Если успеет – а учитель болен, – то цены Лыкову не будет. Но и сейчас он хорош. Умный, при этом гривенник между пальцами складывает пирожком. Никогда такого не видел! Ему бы в цирке фокусы показывать.

– Познакомьте меня с ним, – потребовала барышня. – Пусть и мне сложит.

– Так где остальные «гувернантки»? – перевел разговор Эффенбах. – Из Петербурга их попросили съехать после убийства Жиу. На время, чтобы не мозолить глаза полиции. Но не сидят же бедовые девки без дела?

– Мне об этом ничего не известно, я новенькая. Куда-то их хозяин пристроил.

– Кто хозяин, есть какая-нибудь догадка?

– Увы. Возьмите под наблюдение Сняголова, авось он приведет куда надо.

– Возьмем. Лыков высказал предположение, что этот верховод должен по делам службы часто ездить в Петербург. И в Нижний Новгород. Так ему сподручнее контролировать ваш отхожий промысел.

Дриттенпрейс лишь молча пожала плечами.

– Ну, для начала достаточно. Будь осторожна. Четвертной билет-то дать? Или для тебя двадцать пять рублей уже не деньги?

Агентка заложила билет за фильдекосовый чулок и удалилась манящей походкой. А коллежский советник задумался. Васька Сняголов… Сыскная упустила его из виду, а зря. Надо подвести к нему человека, а лучше не одного. Если он доверенное лицо хозяина, то и собранные деньги вручает ему лично в руки. Или там опять посредник?

Началась проследка бывшего вышибалы. Парень оказался тертый, водить его по улице сыскные не решились. Разве что попробовать в ближайший понедельник, когда он будет собирать добычу. А пока окружили наблюдением и стали собирать справки. Вместе с Кучиным под лупу попали вдова полковника фон дер Нонне и привратник общежития Напрасленников. Именно слежка за Алексеем Ивановичем дала результат. Оказалось, что денежные посылки поручены именно ему. И дядя относит их каждый понедельник в Московский купеческий банк. Там кладет в безопасный ящик номер сто двадцать шесть и уходит.

Негласная проверка выяснила, что ящик записан на имя некоего Галактиона Фомича Облапохина, держащего на Серпуховской площади мучную торговлю. Купец имеет второй ключ и время от времени проверяет содержимое ящика.

Сыскные взвыли. Трое подозреваемых под наблюдением, агентура разрывается на части, а тут появляется четвертый. Но Эффенбах уже взял след, он почуял, что развязка близка. Личность Облапохина проверили по всем возможным источникам. И первое, что обнаружили, – это его частые поездки за мукой в Петербург и Нижний. Прав оказался Лыков!

В конце концов пристальное внимание полиции дало результат. Когда стали копать прошлое торговца, оказалось, что в родной деревне в Весьегонском уезде его считают давно погибшим. Молодым человеком Галактион Фомич уехал на заработки в Туркестан, и больше его никто не видел. Пришла бумага в волостное правление, что он пропал вместе с тремя компаньонами, когда купцы пытались провести караван с мануфактурой в Кашгарию. Видать, барантачи сняли им головы в диких горах…

Результаты дознания Эффенбах сообщил в Департамент полиции. И попросил помочь выяснить настоящую личность человека, выдающего себя за Облапохина. Для этого Павел Афанасьевич придумал хитрый ход. В очередной приезд в столицу мучной торговец неудачно пообедал в ресторане «Друзья» на Предтеченской улице и был доставлен в больницу с острым пищевым отравлением. Подозревали даже холеру! Москвича продержали на койке три дня, измучили клизмами и диетами. А заодно выяснили особую примету: родимое пятно в форме равностороннего треугольника на левой ягодице. Осталось только перерыть огромную картотеку департамента. Лыков сделал это лично и отыскал подходящего обладателя пятна на пятой точке. Это оказался давно находящийся в розыске беглый с каторги Евдоким Шумов по кличке Аминь. «Иван» уже несколько лет как пропал из виду, нигде в сводках не проходил, и о нем забыли. И вот он обнаружился под чужим именем в Москве в роли хозяина элитных «гувернанток». Шумова взяли прямо в больнице и доставили в ДПЗ[30]. Осмотр окончательно удостоверил личность бандита. За старые дела ему полагалась каторга, а тут еще куча незаконно полученных денег в депозитарии… Плеве поздравил вице-директора с большим успехом.

Иначе развивалось дело поручика Третьего Сумского драгунского полка Милия Корейша. Благово с Лыковым быстро сочинили акт дознания и передали его директору департамента, а тот – министру. Для Толстого чтение бумаги едва не закончилось ударом. Поручик обвинял великого князя, кузена государя, в недостойном поведении. И прямо называл полученную от него пощечину причиной своего необдуманного выстрела. Арестованный даже накатал прошение на Высочайшее имя, где писал: да, я виноват, но еще больше виноват Николай Николаевич Младший. И если уж наказывать, то нас обоих. Никакие уговоры не помогли, Корейш настаивал на собственной правоте и собирался защищать ее в суде.

Для Благово, как и ожидал его помощник, начались трудные дни. Министр внутренних дел граф Толстой вызвал вице-директора к себе и приказал переписать акт дознания, удалив из него все упоминания о великом князе. Слева от министра сидел Плеве, справа – Дурново. Сановники словно бы взяли Павла Афанасьевича в окружение.

– Я не могу исполнить приказания вашего сиятельства, – спокойно ответил Благово. – Изъятие из дела великого князя всю вину за случившееся обрушивает на поручика Корейша.

– Ну и что? Зато мы сможем решить вопрос в административном порядке. Особое совещание просто вышлет его в Сибирь без суда.

– Я полагаю, что мы не имеем права ломать судьбу человека и одновременно снимать ответственность с другого виновного. Даже если тот принадлежит к августейшему семейству.

– Человека? – желчно переспросил министр. – Так ведь человек-то дрянь!

– Может быть. Но он русский офицер. Представитель старинного рода, правнук светлейшего князя Меншикова, соратника Петра Великого. Тот, помнится, лупил своего фаворита дубинкой. Но Николай Николаевич Младший не государь, да и времена нынче другие.

Толстой побледнел и принял, как ему казалось, грозный вид:

– Значит, вы отказываетесь выполнить мое прямое распоряжение?!

Благово оставался невозмутим:

– Точно так, ваше сиятельство. Поскольку считаю его нравственно недопустимым.

Министр сидел и жевал губу, на него было неприятно смотреть. В разговор вступил Плеве:

– Павел Афанасьевич, что вы предлагаете?

– Изложить суть дела государю. Пусть он сам решает, как быть с его двоюродным братом.

– Но стоит ли отвлекать внимание Его Величества по таким пустякам? На его плечах вся империя, давайте побережем.

– Судьба человека, даже столь небезупречного, как поручик Корейш, – не пустяки, Вячеслав Константинович.

– Но главный военный прокурор отказывается принимать дело к судопроизводству, покуда там упоминается великий князь.

– А кто он такой, чтобы не принять? – пожал плечами Благово. – Дознание мы закончили, там все убедительно, Корейш дал признательные показания. Он ждет суда.

– С целью сказать на нем обличительную