Вдобавок ко всему Мэтт не сомневался в том, что Бри поведет собственное расследование, и мысль о том, что она в одиночку будет преследовать убийцу, ему совсем не нравилась. Может, Бри и была лучшим в мире детективом по расследованию убийств, но кто-то должен был прикрывать ее спину. Почему не он? А еще Бри была очень умна, и, похоже, действительно знала свое дело.

Бри нахмурилась:

– Вы хотите разыскать Джастина до того, как это сделают люди шерифа? Вы боитесь, что они его пристрелят?

Они уже подстрелили меня, так что да, боюсь…

Но это Мэтт подумал про себя. А слова в ответ подобрал очень тщательно:

– Я хочу выяснить правду.

Бри поджала губы:

– Значит, цель у нас одна, но мотивы разные.

– Да, – подтвердил Мэтт. – Мы будем уравновешивать друг друга, дополнять, так сказать. И наши шансы на успех увеличатся, если мы объединим усилия.

– Как ни странно, но в этом есть смысл, – хмыкнула Бри.

– Так вы согласны работать со мной?

– Мне надо подумать.

– И это разумно, – согласился Мэтт. – Возьмите мой телефон.

Бри вытащила из кармана мобильник и забила номер Мэтта. Через миг в кармане Флинна завибрировал его мобильник. Мэтт взглянул на экран. Бри прислала ему смс.

– Сообщите мне, когда вам можно будет подъехать к судмедэксперту, – сказал Мэтт.

– Хорошо… – глаза Бри увлажнились.

Их взгляды встретились на несколько секунд. Может, Бри вообразила, что как раз в этот момент судмедэксперт производил вскрытие тела ее сестры? Как детектив, она отлично знала, в чем заключалась подобная процедура.

Но вот подбородок Бри вздернулся, и она моргнула, стараясь убрать слезную пелену с глаз. А Мэтт уже понял: она не позволит себе погрязнуть в негативных эмоциях. Она предпочтет сосредоточиться на поиске того, кто лишил ее сестру жизни.

Бри не помнила, как добралась до дома брата. Ее мозг был занят разговором с Мэттом. Но внезапно «Хонда» начала подскакивать на грунтовой дороге, что вела к перестроенному амбару, в котором Адам поселился сразу после окончания средней школы. Брат был одним из умнейших людей, знакомых Бри, но он обладал слишком незаурядным интеллектом и презирал школьную муштру. А его выпускной явился одним из тех немногих семейных событий, которые вынудили Бри приехать в Грейс-Холлоу.

Амбар высился посередине большого, заснеженного луга. Древний «Форд-Бронко» Адама стоял перед входом. Слава Богу, подъездная дорога к дому оказалась без рытвин, и Бри мысленно поблагодарила Господа за то, что ее автомобиль не завяз. Припарковавшись, она вылезла на холод. Увы, вокруг не было деревьев, способных послужить защитой и замедлить ветер, и он вольготно надувал белую крошку на голый участок. На пару секунд Бри повернула лицо навстречу новому порыву – в надежде на то, что под его леденящим дуновением занемеет не только ее кожа, но и чувства.

Что же ей сказать детям? Как они справляются со своим горем? Удастся ли ей подобрать верные слова, поддержать их, если она даже с собственными эмоциями совладать не в силах?

Передняя дверь открылась, и на пороге замерла высокая, долговязая фигура. Поначалу Бри подумала, что это брат. Но человек переступил порог, и на его лицо упал свет. Это был ее пятнадцатилетний племянник Люк; с их встречи в августе он заметно подрос! И стал походить скорее на мужчину, чем на мальчика.

Увы… Возможно, телом Люк и возмужал, но глаза у него были как у потерянного ребенка. Ни о чем больше не думая, Бри кинулась к племяннику. Обхватившие Люка руки ощутили, как содрогается его тело.

– Кто это? – спросил тоненький голосок.

Люк уже обогнал ростом Бри, и чтобы увидеть племянницу, ей пришлось сдвинуть в бок голову. Глаза Кайлы были красными и опухшими, лицо бледным и покрытым пятнами. Вытянув одну руку, Бри обняла и девочку, укрывая от ветра. И они все втроем застыли на пороге.

Когда Бри, наконец, отстранилась, ее лицо было мокрым. Вытерев щеки, она оглядела ребят. Физически они выглядели хорошо. Лишь глаза выдавали непоправимое. Бри увидела в них отражение своей собственной боли, неизбывную тоску, неизлечимую временем.

– А где дядя Адам? – спросила Бри.

– В своей студии, – ткнул пальцем через плечо Люк.

Бри завела ребят в дом. Снег уже успел запорошить порог. Бри смахнула его ботинком наружу и закрыла дверь. Жилище Адама представляло собой одну просторную комнату. В углу стояла большая двуспальная кровать, а по другую сторону располагались кухня, диван и телевизор. Студию от обитаемой зоны отделяла неполная перегородка.

Повсюду были разбросаны коробки из-под пиццы, одежда и художественные принадлежности. Оценив беспорядок, Бри присвоила ему 4-ю категорию. А это означало, что Адам находился на заключительном этапе создания своей очередной картины. И еще день или два мусору суждено было падать на пол. Более того, Бри знала: когда Адам закончит писать картину, он с неделю ничего не будет делать. Только есть и спать. И лишь потом примется разгребать хаос, чтобы через некоторое время снова повергнуть в него свое жилище.

Бросив пальто на спинку дивана и приблизившись к студии, Бри заглянула за перегородку. Сквозь венецианское окно свет сочился на огромное полотно. На него, прищурившись, смотрел Адам. Ему было двадцать восемь, но лицо оставалось худым и не тронутым ни единой морщинкой. Он вполне мог сойти за студента колледжа, пока ты не заглядывал ему в глаза – глаза человека со старой душой.

Адам был в рваных джинсах и заляпанной толстовке времен его учебы в Университете Пенсильвании. Волосы по плечи пестрели брызгами серой краски. Такой же краской была залита и его кисть, которой он наносил широкие, экспрессивные мазки на полотно величиной с доску в школьном классе. Бри изучила картину. Это была абстракция, но Бри углядела в ней трансформацию. На заднем плане яростно вихрились жирные синие и агрессивные красные полосы, зигзаги и кривые. Но покрывал их серый верхний слой. Это была ярость и печаль, многослойная боль. Даже без вопросов брату Бри осознала: прошлой ночью, после того как Адам узнал о смерти Эрин, серый цвет взял верх над всеми остальными красками. Впрочем, и нижележащие слои не выражали счастья. Картины Адама никогда им не светились. Бри всегда казалось, что на его полотнах детонировали ужасные, тяжелые и мучительные эмоции. Возможно, так Адам транслировал на холст своих демонов?

Он был младенцем, когда не стало их родителей. И помнить ничего не мог.

Не должен был…

Но, черт возьми, тьма была его частью! Неотъемлемой и настолько тяжелой, что Бри порою удивлялась, как Адам выносил такое бремя.

А доведись ей давать название именно этой картине, Бри нарекла бы ее «Все оттенки скорби».

– Твоя толстовка старше Люка, – произнесла она вслух.