— У медведя пять пальцев… а здесь три и один противостоящий. Да и форма какая-то странная, когти длинные, подушечки вытянутые. Не знаю, что за зверь оставляет такие следы.

— Но ты должен знать!

Возмутилась она и закрутилась в его руках, заставив парня нехотя выпустить её на свободу. Встав напротив, вредная девчонка наморщила нос и строго, даже требовательно посмотрела на него снизу вверх.

— Это же ты сделал… ты что, какой-то колдун?

Юноша криво усмехнулся и сложил руки на груди. Пожалуй, в чём в чём, а в колдовстве его точно ещё никогда не обвиняли.

— Мелкая, глупости не говори.

— Ну а что я должна думать? И как мне это теперь убрать? Если кто увидит… мало ли что подумают.

Девчонка разом как-то совсем сникла. Плечи её опустились, а взгляд стал совсем грустным, заставив юношу почувствовать острый укол совести.

— Слушай, — примирительно буркнул он, положив ей руку на хрупкое плечико, но та недовольно отмахнулась, — Ладно… я не знаю, что это, но я знаю у кого спросить. Там, где я остановился, в соседнем квартале целая улица лекарей и всяких кудесников. Уж кто-нибудь из них должен что-то знать о таком. Только… только мне нужно время, понимаешь? Давай встретимся здесь завтра? Например, после полудня.

Девочка подняла на него свой искристый взгляд и Арвольд почувствовал, как его холодом прошибло оттого, что глаза были у неё, что называется, на мокром месте. Отчего-то ему сразу стало так отвратительно, слякотно внутри, что захотелось побежать в горы, сбивать себе кулаки в кровь об камни или вернуться в амбар к тем белобрысым идиотам, чтобы ещё раз отходить каждого по бокам, за то, что тоже когда-то были причиной её слёз. Ведь точно же были! С таких гадов станется…

— А если ты не придёшь? — всхлипнула она, окончательно выбив его из равновесия.

Честное слово, ей в этот миг достаточно было Арвольда лишь пальчиком толкнуть, чтобы он повалился перед ней на лопатки.

— Приду. Я обязательно приду. — Сказал он быстро, с жаром, стараясь вложить в свои слова весь свой дар убеждения. — Клянусь тебе. А если нет, поищи в городе, где остановился сэр Ремальд Верный со своим оруженосцем Арвольдом. Люди обязательно тебе подскажут.

Девчонка ещё раз всхлипнула и вдруг улыбнулась сквозь слёзы, заставив юношу снова почувствовать тепло солнечного света на своей коже.

— Значит, тебя зовут Арвольд?

— Да… а… а тебя как зовут?

Растерянно переспросил он.

— Вот если придёшь завтра, тогда и скажу. Может быть. — Ответила она и, взмахнув подолом небесно-голубого платья, быстро пошла прочь, не оборачиваясь добавив: — И смотри не опаздывай!

— Ни за что на свете…

Беззвучно сказал себе под нос юноша, совершенно оглушённый всем тем, что только что произошло.

Над головой его по-прежнему ветер шумел в листве плакучей ивы, а за спиной текла быстрая ледяная речка, но Арвольду все равно отчего-то было жарко. Так жарко, словно кто-то развел костер прямо в его груди или же это само сердце пылало, словно негасимые жаровни в храме Единого бога.

Глава 11

Арвольд не спал всю ночь и теперь глаза его предательски слипались, а голова была словно набита ватой. Мысли о сероглазой девчонке не оставляли мальчишку в покое ни до рассвета, ни после, когда пришло время готовить сэра Ремальда к открытию турнира. Случившееся у реки донимало его своей таинственностью и ярким, необъяснимым ощущением некой судьбоносности, которую юноша не мог себе объяснить.

Как бы там ни было, одно Арвольд знал точно — никакой глупостью произошедшее не было и не позднее, чем сегодня вечером он должен был вернуться к той самой иве на берегу, чтобы хоть что-то сказать перепуганной девчонке. Но что? Что он мог ей поведать о случившемся и кто бы ему мог хоть что-нибудь объяснить? После открытия турнира Арвольд собирался отправиться в город на поиски лекаря или мага, в слепой надежде на то, что им может быть известно что-нибудь о таких случаях проявления спонтанной магии, проклятья, или хотя бы болезни… Вот только, что если лисица испугается и не явится на встречу? Эта мысль отчего-то пугала Арвольда даже больше, чем вероятность вернуться к иве с пустыми руками… а ведь лисица ему даже имени своего не сказала… так как же он тогда её найдёт, если та не явится на новую встречу?

— Арвольд! Чёрт тебя подери…

Раздался позади него недовольный голос сэра Ремальда. Мальчишка оглянулся, ища взглядом рыцаря, но не нашёл. Незаметно для себя он отстал от своего покровителя и теперь оказался в толпе зрителей, ожидавших допуска на трибуны, выстроенные вокруг турнирного ристалища.

— Арвольд, задери тебя химера! Ты что там, ворон считаешь? Живо сюда!

Выхватив наконец взглядом возвышающегося над толпой всадника, он живо пошёл к нему, локтями расталкивая столпившихся вокруг горожан.

Сэр Ремальд в блестящем парадном доспехе, с плюмажем на шлеме в виде пышного алого пера, выглядел бодро и весело. Если бы Арвольд не знал, каких трудов ему сегодня стоило подняться с постели, то решил бы, что его покровитель помолодел лет на двадцать.

Но всё дело было в дорогой мази, на время заглушившей боль в его старых суставах, и ещё в особой атмосфере, царившей вокруг. Сэр Ремальд давно не участвовал в боях и не ходил в походы. В силу возраста единственным его боевым развлечением осталось посещение вот таких вот рыцарских турниров. Всё чаще, как приглашённого гостя или судьи, но, к его радости, не в этот раз.

Сегодня сэр Ремальд должен был открывать турнир в честь леди Ирмы Грейн, что было очень почётно.

— Я, значит, распинаюсь тут перед ним, рассказываю о гербах участников, а он шляется где-то!

— Простите, сэр. Больше не повторится.

— Поверю на слово. В который раз… — Проворчал рыцарь, но, по своему обыкновению, тут же отвлёкся, позабыв все обиды. — …о! Вон, смотри! Видишь алое знамя с двумя скрещёнными булавами? Это Канбрэйки… ух, а я уж думал, что плешивый бес не рискнёт в этом году тряхнуть стариной!

На большом балконе для четы Грэйнов и их почётных гостей собралось множество людей. Почти все места там были заняты. В самом центре на высоких резных креслах восседали мужчина и женщина. Лорд и леди Грэйн.

Лорд Маркус Грэйн оказался очень высоким, плечистым мужчиной с тёмной, густой шевелюрой и лёгкой проседью в висках. Его тонкие черты лица и застывшее на нём недоверие, выражавшееся в хитром прищуре глаз и жёсткой линии