– «Прежде, нежели… я образовал тебя, я познал тебя, – читал Джон, – я освятил тебя».

Джон сказал присутствующим, что не может считать своей заслугой жизнь любого из тех людей, которых он помогал спасать.

– Хоть я и проповедовал Евангелие, я ничем не славен, – проговорил он.

Потом он аккуратно закрыл старую черную Библию, закладки-ленточки которой истрепались до нитки, и пошел прочь, низко повесив голову, словно по-прежнему склоненный в молитве по какой-нибудь заблудшей душе.

Каждый из нас для кого-то важен. Это мысль, которой в городской миссии учится или учит каждый.

Есть еще один человек, который воплощает этот девиз в жизнь, работая там волонтером. Джон Галли проповедует его не словами, а… стрижками. Он способен восстановить человеческое достоинство за 20 минут, а то и меньше. В его руках расческа превращается в волшебную палочку, у ножниц отрастают крылья, и бездомные бродяги становятся джентльменами, достойными щедрой порции хорошего лосьона после бритья.

Каждый из нас для кого-то важен. Это мысль, которой в городской миссии учится или учит каждый.

Зайдите в его цирюльню – мужскую ванную-уборную, – где Джон состригает волосы, которым случалось ночевать на улицах, которые не мылись много дней и в которых порой обитают крохотные живые существа. Этот высокий мужчина с длинным, приятным, по-отечески мягким лицом, напоминающий Билла Косби, знает, что единственная разница между человеком, сидящим в его кресле, и всеми остальными – это одно неудачное решение.

Волосы Джона седеют, но его густые брови так же черны, как и халат, который он надевает перед стрижкой. Два дня в неделю он натягивает перчатки из латекса и открывает свою цирюльню между раковиной и писсуаром.

Порой, пока Джон стрижет своих клиентов, он слушает госпел (жанр духовной христианской музыки). В тот раз, когда я наблюдала его работу, фоновую музыку обеспечивали щелканье ножниц, посвист расчески и гул разговоров.

– Он очень мягкий человек, – проговорил Энтони, который пришел сюда с головой, похожей на сплошную чащу афрокосичек. Энтони кивнул головой в сторону черных пушистых облачков у своих ног – они отрастали целый год. Джон прокатился машинкой для стрижки волос по голове Энтони, мягко прижимая ее, чтобы сделать пробор. Вытряс на салфетку немного талька и промокнул голову Энтони.

– Хорошо, – проговорил Энтони, глядя на свою прическу, которая напоминала машинную стрижку, но на макушке была чуть длиннее. – Спасибо!

Как только выходил один клиент, его место занимал другой. В иные дни Джон делает до 35 стрижек.

– Как делаем сегодня, Билл? – спросил Джон. – Хочешь «под ноль»?

– Близко к тому, но не совсем «под ноль», – ответил Билл. Когда черные колтуны начали падать на пол, Билл закрыл глаза и расслабился, а Джон заговорил о своих клиентах.

– Все мы совершаем ошибки, – говорил он. – Просто ошибки у нас разные. Они не хуже, чем я сам. Дело только в последствиях. Мои грязь и неправедность не отразилась на мне так, как их скверна – на них… Пробор хочешь? – спросил Джон.

– Нет, сэр, – вежливо ответил Билл.

У Джона нет подготовки профессионального парикмахера. Он рано вышел на пенсию, уволившись после 25 лет службы из почтовой компании, и начал работать волонтером в Красном Кресте, сдавал кровь и помогал жертвам катастроф. Он несколько раз стриг прихожан из своей церкви, а потом обратил внимание на то, как ужасно выглядят бездомные. И пришел в городскую миссию, чтобы помочь.

– Я молюсь каждое утро и прошу Господа направить мои глаза, мои руки и придать силы моим ногам. Ведь я же знаю, что не цирюльник. Я прошу Его не подпускать ко мне усталость и утомление, пока я не закончу, – рассказывал он, прибавив, что еще никто не жаловался на его работу. – Знаете, как они говорят? «С этим можно жить».

– Вы в курсе, сколько различий между плохой стрижкой и хорошей стрижкой? – поинтересовался Джон, а потом с торжеством закончил: – Четыре дня!

Дон уселся в кресло, и Джон закрепил черное покрывало вокруг его шеи.

– Он стрижет превосходно, – заметил Дон.

– Он слишком добр ко мне, – возразил Джон.

– Нет, я правду говорю, – настаивал Дон.

Джон ни разу не взял за свою стрижку ни гроша. И никогда не возьмет.

– Господь свидетель, я не стал бы делать этого за деньги, – говорит он. – Мне так не нравится. Зато мне нравится делать это так, как я делаю. Мне просто приятно, когда я заканчиваю очередную стрижку. Большинство этих парней не могут позволить себе поход к парикмахеру. Они только что из тюрьмы. И они могут стать еще хуже, учитывая, сколько им приходится попрошайничать.

– Я когда-то был горьким пьяницей, закладывал за воротник каждый день – действительно каждый день. Однажды Бог забрал у меня пьянство. Я когда-то любил крепкое словцо, а потом Он и это забрал. Он позволил мне увидеть, как это мерзко.

Теперь, расставшись с этой «мерзостью», Джон способен помогать другим людям отыскивать их внутреннюю красоту.

– Стрижка вторична, – говорил Джон. – Это просто сосуд.

Он обмахнул волосы вокруг носа Дона и протянул ему зеркало.

– Э, да я чувствую себя на миллион! – сказал этот бедняк красивому мужчине в зеркале.

– Прекрасно. Вот и прекрасно.

Было много случаев, когда мне следовало бы подать голос, но я этого не делала.

Однажды во время разговора по телефону мой собеседник начал рассказывать о своем бизнесе. Он походя заметил, какой прижимистый тип один из его покупателей. «Право, можно подумать, что его фамилия – Голдштейн», – бросил он и переключился на другую тему.

Мой внутренний голос завопил: Голдштейн? Он что, намекает, что все евреи – скряги? Опять этот замшелый стереотип? Ты собираешься что-нибудь сказать? Но не желая показаться ханжой, я не сказала ничего.

Когда я была в отпуске, стала свидетелем того, как два брата дразнили друг друга на пляже. Их отец рассердился и отвел одного сына в сторону. Он велел мальчику встать. Как только тот послушался, мужчина велел ему сесть. Как только мальчик сел, отец велел ему снова встать. Мальчик садился и вставал, как послушный пес, пока не начал скулить.

Больше 15 минут мальчик выполнял команды «сесть – встать». Все, кто были рядом, видели его унижение, но ничего не сделали. Когда мальчик еще сильнее расплакался, его брат принялся кидать в него песком и игрушками и смеяться. Отец на это никак не отреагировал.