– В этом весь смысл! – опять заорала Кэт. – Акция под названием «Не дадим Селезню быть такой самодовольной». Ты чё?

Да я ничё. Я завсегда… Вот только раньше я всегда это делала автоматически, а сегодня впервые задумалась: а в чем тут смысл? И пока ответа у меня нет.

А от Селезня-очередное послание: «Ну, ты, Ларина, и шутница! А я уж было испугалась, что такой человек потерян для жизни». Испугалась она! Кто бы ей поверил!

1 июня, понедельник. А сегодня было большое удивление.

Шеф думал-думал и надумал. Вдруг является сегодня в мой кабинетец и бурчит:

– Ну-у, это-о, я тут…

В итоге после пятиминутного вымямливания выясняется, что он таки решил меня облагодетельствовать: повысить мне ЗП.

«Ну вот, – успела подумать я, – вот сейчас сделает мне ЗП выше некуда, и как мне потом уходить?» Не в том смысле, что неудобно, а в том, что жалко, после потраченных-то усилий и полученного-то результата.

Удивительная штука-наши мысли. Вернее, скорость, с которой они рождаются, проносятся в мозгу и исчезают во внешнем пространстве. Или во внутреннем? А между прочим, куда деваются мысли, когда ты их уже подумал? Это же наверняка энергетический импульс. Иначе бы мы не вздрагивали, как ненормальные, при одних мыслях или стекали в нирвану при других. А раз это энергия, значит, она должна во что-то преобразоваться. Во что? Вопрос… Но к шефу это никакого отношения не имеет. Как, впрочем, и мыслительная деятельность-ему это не грозит.

…Какая-то я злобненькая стала в последнее время… Не нравится мне это.

Так вот, вношу попутный комментарий после всего произошедшего. А произошло следующее-шеф объявил мне цифру прибавки, и я замерла с открытым ртом, не сводя с него взгляда. Потому что цифра эта была-5000 целковых. Без комментариев.

– Чего? – вопросил шеф, глядя на мое неподвижное лицо.

– Тебе не стыдно? – сказала я.

И аж сама пугнулась. Что это со мной? Да просто вырвалось. Шеф обалдел. Покрылся пятнами, сунул руки в карманы.

– Чего стыдно-то? – рявкнул он. – Не повышаешь-плохо, повышаешь-тоже не угодил. К вам, мадам, на кривой козе не подъедешь.

А глазки его бегали и прятались. Верно Тим говорит: наивна я, ох как наивна. ВСЕ они ВСЁ понимают. Но делают так, как им удобно. Я повернулась к своему компьютеру.

– Спасибо, не надо одолжения твоего, – не глядя на шефа, ответила я.

Он набрал в себя воздуха, видно, собирался что-то изречь, потом передумал и отвалил, громко хлопнув дверью.

А я в этот момент вдруг вспомнила, что, когда пришла сюда, даже всерьез подумывала о том, не закрутить ли мне с шефом-тогда он мне нравился… Н-да, нет ничего вечного…

3 июня, среда. Мама, конечно, сказала, что зря я так себя повела. Ну а кто ожидал иного? Кэт мне рукоплескала.

– Прорыв! – восклицала подруга. – Ты, Ирэн, совершила прорыв. В мироощущении.

– Это как? – спросила я.

– Это так, – ответствовала Кэт, – что раньше ты была амеба, а теперь ты стала боец. Как это тебя угораздило?

Амеба? Нормально. Я, конечно, знала, что Кэт считает меня слабовольной, но чтобы амебой?!

Если б я сама знала! Это было вдохновение. Или просто накопилось? Короче, я не уверена, что в следующей подобной ситуации смогу повторить сей подвиг. Т. е. насчет прорыва, по-моему, Кэт погорячилась. Но я ничего говорить не стала, чтоб не сбивать настроения.

Сдала сегодня костюм в химчистку. Хоть бы не было собеседований на следующую неделю, а то в чем я пойду?

Вот, кстати, тоже тема. Все чаще задумываюсь о том, что мозги человеку во вред дадены. И мозги эти за те тысячелетия, что они у нас имеются, успели придумать столько условностей, что мы похожи на мушек, запутавшихся в паучьих сетях. Вроде живы, даже чего-то там трепыхаемся, а на самом деле висим на месте, потому что «туда нельзя», «это не моги», «а это обязательно сделай-иначе!..».

Костюмы-из этой же серии. Деловая униформа, наверное, нужна. Но почему она должна быть в виде костюма, а? Ненавижу! Может, поэтому мне так и не везет с поиском работы? Это свежая мысль!

Я имею в виду, что являюсь на интервью в костюме, который тихо ненавижу, и от этого все мое биополе, транслируемое во внешний мир, уже подпорчено. А народ, который беседует со мной, поглощает это мое подпорченное биополе, переваривает его и на подсознательном уровне понимает, что не хочет меня. Да-а, такое может быть.

И что делать? Может, пойти ва-банк? Т. е. начать ходить на собеседования в джинсах? Во всяком случае, на этой и немного на следующей неделе точно придется в джинсах. Поскольку химчистка…

4 июня, четверг. Костюмы отменяются! Потому что! Позвонил! Г-н Толмачев!

– Вас берут.

Сказал с некоторым недоумением в голосе. Я чего-то недопонимаю: он что, сомневался во мне? Я так его и спросила.

– Да нет, что вы! – испугался он. – У вас отличные данные. Просто клиент очень долго раскачивался и очень быстро принял решение. Как-то нетипично.

– Так, – деловито проговорила я, – клиент у нас кто?

Поймите меня правильно, я побывала на пяти собеседованиях. Вот кого из них прошибло?

– «Мерсер».

«Мерсер»? После всех моих вопросов? Странно. В общем-то, кроме дискуссии о таинственных услугах, ничего отрицательного в «Мерсере» не было. Можно и пойти, поработать… Но как-то…

Что, уже все? Все закончилось? И началась новая жизнь? Кстати, когда, они предполагают, она должна начаться?

– Естественно, как можно скорее, – ответил г-н Толмачев. – Они все такие, вы же знаете. Им всем нужно еще вчера. А вы как?

– Через три недели. Хочу недельку выспаться, – честно призналась я. – А то там же с девяти работать.

– Все равно впрок не выспитесь, – усмехнулся г-н Толмачев. – Ладно. Я им передам, что вы готовы встретиться и обсудить финальные условия. И насчет трех недель скажу.

5 июня, пятница. Я-то считала, что буду на седьмом небе. А я не чувствую абсолютно ничего. Только опустошение. И безумное беспокойство по поводу того, как буду увольняться. А делать это я намереваюсь в понедельник.

8 июня, понедельник. Скандал? Это еще мягко сказано…

– Ты увольняешься из-за этой долбаной зарплаты, да?! – орал шеф. – Шантаж, да?!

Я оповестила его о своих планах в двенадцать тридцать. Пришла на работу, как обычно, в двенадцать, выпила кофе и-ударила ему под дых. Он хватанул ртом воздух, глотнул его, подавился, закашлялся, а потом принялся орать как оглашенный. Народ, наверное, в этот момент вздрогнул и навострил уши. Я этого не видела, поскольку сидела у шефа в кабинете, но уверена, что так все и было.