зимой 971-972 года, красноречиво указывают на центробежные силы в остатках его войска, на отсутствие у него «политического ресурса». Отсюда вывод: никакой добычи у Святослава не имелось, он шел на Русь «пустой» и с точки зрения «поживы» был печенегам вовсе не интересен.

Тогда что же заставило князя Кудрю напасть на Святослава? Выходит, что мотивация его была сугубо политическая – печенегам вовсе не нужен был в Киеве такой непредсказуемый и озлобленный правитель, как Святослав. Лучше было расправиться с ним сейчас, когда он оказался в ущербном положении, чем ожидать от него нападения, когда он, чего доброго, вновь упрочится в Киеве. Надо думать, печенеги, как и иные народы Причерноморья, имели к Святославу большой счет и успели испытать на себе его жестокость. Если бы он добрался до Киева, то на Руси началась бы ожесточенная война с непредсказуемым финалом. А это означало бы, что торговля по Днепру вновь откладывалась на неопределенное время, разорение же Руси вовсе не было безразлично для печенегов. Богатая торговля между Русью и Византией обогащала и печенегов. Конечно, печенеги нападением на Святослава нарушали условия Доростольского договора и как бы игнорировали просьбу епископа Феофила Евхаитского. Кроме того, они как бы уязвляли и Русь, где по городам сидели сыновья Святослава. На печенегах оказалась бы кровь их отца и, на тот момент, главы клана Рюриковичей. И тем не менее, печенеги от нападения не отказались, ведь они очень хорошо знали подлинные желания и Константинополя, и Киева. В самом деле, ни византийцы, ни славяне никаких претензий относительно гибели Святослава печенегам не предъявили. Правда, отношения с византийцами лучше не стали, так как Иоанну Цимисхию было не до событий в Причерноморских степях – он начал войну против арабов и, перейдя Евфрат, устремился со своей армией к Экбатанам. После же кончины императора (очевидно, отравленного) начнется восстание болгаров, которые нападут на византийскую Македонию, начнется восстание Барды Склира, начнется борьба с Западной империей за Аппулию. Печенегов в Константинополе даже не вспомнят. А вот с Киевом у печенежских князей сложатся самые лучшие отношения. Некоторые даже изъявят желание при Ярополке Святославиче стать вассалами Руси. Выходит, что печенеги выполнили невысказанные вслух, но подлинные желания буквально всех относительно Святослава, которому оказалось достаточно менее трех лет самостоятельного правления, чтобы привести себя к полной катастрофе и гибели. Грустный итог жизни человека, наделенного волей, талантами в военном деле и личным мужеством. В историографии ему повезло куда больше. Нестор, верный принципу «идеалистического реализма», заложил традицию[15], которая впоследствии будет благодарно развита и разукрашена живописными подробностями. Типичный варяжский конунг – алчный, жестокий, недалекий, совершенно неспособный к созиданию и враждебный делу княгини Ольги, враждебный единству Руси, станет воплощением русской былинной удали и даже благородства. Не одно поколение будет брать в этом патетическом мифе пример для подражания. Хотя бы в таком качестве «полусказочного героя» Святослав послужил той стране, судьба которой ему была безразлична.

О том, что происходило на Руси после кончины Святослава до 975 года, практически ничего не известно. Впрочем, «механика» вряд ли здесь оригинальна и чем-то существенным отличается от того, что происходило либо в Западной Европе в раннем Средневековье, либо в самой же Киевской Руси после Любечского съезда (т. е. более века спустя), когда князья Рюриковичи, братья, дядья и племянники разодрали единое государство на суверенные уделы. Какое-то время (надо сказать, весьма непродолжительное) автономные уделы ведут себя вполне миролюбиво. Правда, внутри них происходит дележ власти и имущества. Сюжет этот неизбежен и часто весьма драматичен. Если уделам суждена сравнительно продолжительная самостоятельная жизнь, если породившее их государство уже не возродится и останется в историческом прошлом, то источники не преминут живописать события внутренней драматургии. Если же, как в случае с Киевской Русью в последней четверти X столетия, удельное размежевание окажется непродолжительным сюжетом, а государство после этого лишь усилится, то летописи предпочтут не вдаваться в подробности и едва ограничатся условным пунктиром вместо полноценного изложения сюжета. Во всяком случае, два момента не вызывают сомнений в событиях 970-х годов.

Первое – при юных Святославичах формируются «правительства» во главе с могущественными лидерами, которые обладают влиянием и объемом власти куда большим, чем формальные князья. Примерно так же происходило и во Франкском государстве, распавшемся после Хлодвига Великого на суверенные «королевства» (Австразия, Нейвстрия, Аквитания и иные), так как при государях из клана Меровингов там появляются могущественные майордомы. Иногда майордомы были родственниками своих «королей», иногда – сторонними людьми, но весьма авторитетными военачальниками. Так же было и на Руси. Добрыня при своем племяннике, князе Владимире, был фактически тем же «майордомом». Свенельд такую же роль выполнял при Ярополке в Киеве, хотя, скорее всего, не имел с ним даже отдаленного родства. Кстати, «майордомы» старались сделать свою власть наследственной, подобно власти княжеской. Свенельду, очевидно, наследовал бы (если бы пережил отца) его сын, воевода Лют Свенельдич. Сын Добрыни, боярин и воевода Константин Добрынич после своего отца станет новгородским посадником – место немалое, хотя и не первое. К тому моменту, когда Добрыня в силу возраста сойдет с вершин власти, Владимир Святославич сам созреет для единоличного правления и опеки над собой со стороны двоюродного брата постарается избежать. Исключительность положения Константин Добрынич попытается вернуть после кончины равноапостольного князя с помощью его сына Ярослава Мудрого (значит, и своего племянника, правда троюродного) – значение Добрынича и ведомых им новгородцев в утверждении Ярослава Владимировича на «золотом великокняжеском столе» в Киеве переоценить трудно. Но Ярослав оставит Добрынича в далеком от Киева Новгороде, а после окончания «двоевластия», т. е. времени, когда Русь фактически будут делить Ярослав Мудрый и Мстислав Владимировичи, вызовет где-то в 1030-х годах посадника в Ростов и заключит под стражу, а спустя года три казнит. Причина понятна: властные амбиции Константина Добрынича и возможность опоры в реализации этих амбиций на постоянно «беременный мятежом» Новгород.

Институт «майордомов», характерный для этапа формирования в Западной Европе и на Руси, хоть и мог, но не состоялся. Быть может, дело в местных традициях, а может и в том, что Рюриковичи оказались «зубастее» и «властолюбивее», чем те же Меровинги. Но при юных Святославичах, т. е. в первое время, свои «майордомы» были неизбежны. Правда, летописи сохранили из них только два имени.

Второе – довольно быстро период равновесия между уделами завершается, и начинается борьба за передел сфер влияния. Каждый будет стремиться раздвинуть свои границы и при удачном стечении обстоятельств выйти в безусловные лидеры. Т. е. большая усобица на Руси неизбежна и предопределена «исторически». Вообще-то, «усобица» – явление в истории русского средневековья обычное и даже заурядное. Под ним обычно понимается эктралегальная