В последнюю вылазку я встретил нескольких беглецов. Половина из них была легко ранена, да еще они везли на лошади центуриона, которому вражеский дротик выбил напрочь локоть, обломки костей торчали наружу.

— Наши легионы прорубили центр и ушли вперед, — сообщил человек, что держал лошадь за повод. — А вот наши крылья отодрали от тушки и сожрали. Пуны там лютуют. Мы не выдержали и кинулись назад к реке.

Я отправил этих людей в лагерь, а сам устремился к броду, пытаясь понять, что происходит. Я слышал плеск воды. Крики людей. Еще какие-то ужасные совершенно незнакомые звуки — и я не сразу понял, что их издавали лошади, издыхая. На миг полосу тумана разорвало, как будто кто-то хотел, чтобы я воочию узрел картину ужасной катастрофы. И я увидел: тела наших союзников, которых я легко опознал по доспехам, устилали берег, а среди мертвецов носился взад и вперед огромный слон (мне он тогда показался воистину живой горой) и топтал всех — живых и мертвых. Хруст костей смешивался со скрежетом раздавливаемых доспехов. И еще — чавкающие звуки, что издавала пропитанная дождем и кровью земля под ногами страшного монстра. Внезапно слон поднял хобот, и трубный глас огласил округу.

В ответ я издал какой-то дикий клич, больше похожий на хрип раненого животного, где отчаяние мешалось с яростью. Мне хотелось ринуться в воду и напасть с мечом на эту живую машину смерти. Но я понимал, что это будет всего лишь еще одна бессмысленная смерть глупого мальчишки. Так что я повернул коня и помчался назад в лагерь, обгоняя немногих беглецов, — доложить отцу и узнать, что делать.

Консул выслушал меня молча. Он сидел недвижно в своем походном кресле (рана все еще не давала ему свободно передвигаться) и, казалось, не ведал, что предпринять.

— Нам надо навести переправу, — предложил я. — Если Семпроний вернется на восточный берег…

— Он не вернется, — перебил отец. — Он наверняка ушел в Плаценцию. Я бы так и сделал. Надеюсь, и Лонгу хватит для этого ума.

— Значит, нам надо переправляться следом и присоединиться к нему. У нас слишком мало людей, чтобы удержать лагерь, если здесь появится Ганнибал.

Отец согласно кивнул, приказал сниматься с лагеря и наводить переправу. Тем временем прибыло еще несколько солдат из союзников, замерзших до полусмерти. Раненых среди них уже не было — покалеченным попросту не хватило сил перебраться через реку. Беглецы подтвердили то, что мы и так знали: пока Семпроний прорубался через центр Ганнибаловой армии, Пуниец уничтожил наши фланги.

Потом прискакал посланец от Семпрония с кратким донесением: консул одержал грандиозную победу над врагом и ушел с легионами в Плаценцию. Также Семпроний сообщал, что уже отправил донесение об этой победе в Рим.

— Победа?.. — только и сказал отец.

Мы погрузили все, что могли, на повозки — оружие, продовольствие, казну, раненых, палатки, а лагерь подожгли. Погода нам благоприятствовала: дождь прекратился, зато туман висел плотной пеленой, укрывая нас от вражеских глаз. Через Требию мы переправились беспрепятственно.

После краткого роздыха снова хлынул дождь, быстро сменившись снегом, началась настоящая буря, погода буйствовала.

Иногда ничего не удавалось разглядеть даже в нескольких шагах впереди. Мы опасались сбиться с дороги, я велел своим конникам каждому привязать веревку к седлу и кинуть товарищу, что ехал сзади. Мой плащ покрылся толстым слоем снега, а руки так замерзли, что я не ощущал повода.

Внезапно я увидел впереди странного вида холм. Я не сразу понял, что передо мною лежащий слон. Видимо, ужасная снежная буря оказалась для этого теплолюбивого животного роковой. Однако когда мы приблизились, то поняли, что слон еще жив — он еще дышал, бок время от времени вздымался, а сам зверь издавал судорожные сиплые звуки. Мы обошли его стороной и двинулись дальше.

Когда мы добрались до Плаценции, то обнаружили, что город переполнен — маленькая колония не могла вместить четыре легиона пехоты. Вновь прибывшим пришлось размеситься во дворах и на улицах, только раненым нашли места для ночевки под крышей. Мы простояли здесь несколько дней в невероятной тесноте, терпя во всем лишения, пока не удалось выяснить, что дорога на Кремону свободна. При первой же возможности отец увел своих людей во вторую нашу крепость.

Много позже я узнал, что в снежную бурю после битвы Ганнибал потерял почти всех своих слонов, что перевел через Альпы. Остался один-единственный.

* * *

Зимовка в тот год была ужасной — даже потом в Канузии мы так не бедствовали, как на берегах Пада. Мы сидели в лагерях как в осаде — повсюду рыскали неуловимые нумидийцы, ведь Ганнибал точно так же пока не мог сдвинуться с места: он дожидался весны, чтобы вторгнуться в Италию. Так что и думать нечего было, чтобы отправить за зерном и сеном фуражиров. Мы наладили подвоз припасов по реке, но Ганнибал атаковал пристань, и только чудом нам удалось ее сохранить. Бывали дни, когда есть приходилось раз в день, да и то одну жидкую кашу и хлеб. Многие легионеры припрятывали что-нибудь про запас — сухари, кусок сыра, горсть полбы. В те дни мне доводилось наблюдать, как разнятся люди. Одни старались отдельно от других приготовить на углях похлебку и съесть в сторонке. Другие объединялись — и весь контуберний[36] ссыпал в общий котел свои сокровища: кто крупу, кто ошметок сала, кто овощи, если таковые удавалось достать. Сополаточники ели вместе и сообща, и казалось, что тем, кто делится с товарищами по палатке, достается больше, нежели одиночкам.

Точно так же, как и мы, Ганнибал испытывал нехватку провианта. Но ему не к кому было послать за припасами, неоткуда ждать корабли с зерном. Он поступал проще: пока псы-нумидийцы держали нас в Плаценции и Кремоне почти что в осаде, его ливийцы рыскали по ближним селениям и грабили галлов. Какое разочарование: прежде варвары встречали Ганнибала как освободителя от власти Рима, теперь он лишал их последнего. Селения, которые пробовали сопротивляться, сжигались до основания. Местные вожди так возненавидели карфагенского полководца, что стали подсыпать к нему в лагерь лазутчиков-убийц. Даже внутри частокола Пуниец не чувствовал себя в безопасности: он менял одежду, спал каждый раз в новом месте, носил накладные волосы, чтобы подосланные убийцы не смогли его отыскать. Ему надобно было как можно скорее уходить из этих мест — промедление грозило гибелью от голода и рук варваров. Первая попытка миновать Апеннины не удалась — было еще слишком холодно (а зима в тот год выдалась на редкость суровая), морозы и снежная буря пригнали Пунийца назад.

Но едва-едва дохнуло весной, как Ганнибал снялся с лагеря и ушел, и мы не могли этому помешать. Ему ничто в те дни не могло помешать: ни горы, ни покрытая водой долина Арно. Река разлилась так сильно, что превратила все поля в округе в настоящие болота. Уже много позже я слышал рассказы о том переходе: вьючные животные мерли сотнями, ночами люди могли спать только лежа на их трупах, что возвышались над водой вместе с поклажей. Четыре дня и три ночи длились эти странствования по болоту, когда ноги вязли в тине и надо было следовать строго за проводниками, потому что невозможно было понять, где поля под водой, а где русло настоящей реки. От мерзких испарений и грязной воды у Ганнибала воспалились глаза, и он вскоре ослеп на один глаз. Но казалось, чем больше препятствий вставало у него на пути, тем сильнее росли его дерзость и упорство.