Женщина вытянула руку, в которую с кровати прыгнул узорный костяной гребень.

— Мне действительно есть чем заняться, но если оплатишь мне кое-какие расходы, то постараюсь поторопиться и вернуться не затемно. И хотя Магистрат открыт для денег денно и нощно и стоит звякнуть золотом в дверь, как недавно ты стучался ко мне, как сразу с кроватей повскакивают и отворят, но нет никакого желания бродить по ночной Коруне: даже в приличном квартале могут в темноте вылить на голову горшок с детскими какашками.

— Я с тобой: мне всё равно нужно в город, чтобы повидаться с братьями по гильдии, — усмехнулся я в ответ.

— Тебе не понравится, — протянула волшебница, наклонившись ближе к зеркалу и дотронувшись гребнем до чёлки.

— Тем не менее я настаиваю.

Лукреция пожала плечами.

— Я предупредила, остальное — дело твоё, но я буду прицениваться к столичным юнцам-содержантам, готовым за звон золота скрасить несколько ночей одинокой волшебнице. Учти.

Магесса мечтательно закатила глаза и вздохнула, а когда снова поглядела на меня, то хмыкнула при виде моей ошарашенной физиономии.

— Ты думал, я изо льда сделана? Я тоже хочу жарких танцев на простыне. Ну, да ладно. Успеем и по моим делам, и по твоим, и в Магистрат заскочим. Через три четверти часа буду готова, — широко улыбнувшись, произнесла волшебница.

Я скривился и почесал в затылке. О, как поэтично она обозвала секс: «танцы на простыне»! Надо запомнить выражение.

Я улыбнулся и, отвесив лёгкий полупоклон, вышел на лоджию. И как раз вовремя, ибо во дворике разворачивались интересные события. У фонтана стояла Клэр. Юная графиня облокотилась на бортик, а потом выругалась и сунула голову в воду, заставив целые ручьи политься через край под ноги.

— Де́хме морьи́р. (Дайте мне умереть), — донеслось до меня.

К гадалке не ходи — и так видно, что девушке очень хреново.

Я покачал головой и неспешно зашёл в свою комнату. Катарина и Урсула уже были при параде и во всеоружии. Как-то не воспринимались всерьёз голое плечико храмовницы, декоративные доспехи и боевой фальшион на перевязи в придачу к четырём пистолетам: двум тяжёлым, мушкетного восьмого калибра, то есть в целый дюйм, и двум кремнёвым револьверам калибра полдюйма, что примерно соответствует тридцать второму охотничьему по земной классификации.

Урсула закинула на спину фальшивый двуручник, заткнула за пояс ножны с кошкодёром, а в петлю на бедре — мушкетон, представляющий собой абордажный мушкет с очень коротким стволом. Фактически отличался от пистолета только прикладом. Четыре таких образца нашлись в ящике с оружием, но поскольку не подходили ни знати по статусу, ни солдаткам по табелю, то остались невостребованными до сего момента.

Тётя Урсула придирчиво оглядела меня, поправила мою шпагу, а потом подмигнула, развернулась и залезла в сундук. Оттуда вытащила широкополую шляпу с пышным пером. Казалось, она сняла головной убор с убитого д’Артаньяна, причём легендарный герой книг Александра Дюма представлялся не застреленным, не заколотым, а павшим смертью храбрых со сломанной шеей и отпечатком пятерни на коже. Так и хотелось назвать Урсулу госпожой Порто́ской, но, увы, не было здесь таких персонажей.

— Мы готовы, юн спадин, к штурму борделей, — бодро отрапортовала она, нахлобучив себе на голову шляпу вместо пышного берета, который носила раньше. Я поглядел на головной убор, и мечница щёлкнула пальцем по полю: — Это свежие столичные веяния, юн спадин.

— А с чего ты про бордель заговорила? — прищурился я и перевёл взгляд с ухмыляющейся Урсулы на смущённую Катарину.

Но ответ последовал не от них, а со стороны Андрея.

— Так эти язвы подслушивать бросились, причём обе. Чуть по мне не потоптались. Ты только вышел, а они к стенке ломанулись и ушами прилипли, как присосками.

Лейтенант отодвинул балдахин и явил недовольную физиономию.

— Слышь, — добавил он по-русски, — проваливайте быстрее, я спать хочу!

— Да не торопи ты! Там ещё волшебница собирается, — огрызнулся я.

Порой казалось, мы уже поладили с лейтенантом, а порой охота было удавить его голыми руками.

Как только произнёс это, в дверь постучали. Урсула пожала плечами и открыла. На пороге стояла сладкая парочка: Лукреция и Марта. Лукреция была в платье цвета зелёнки и тёмном плаще, в широкополой шляпе, только не кожаной, как у мечницы, а тканевой, с дорогой отделкой и серебряной пряжкой на тулии, и с расшитым золотой нитью бархатным чехлом для волшебной книги в руках. Марта была одета попроще: платье коричневых оттенков, а на голове — простой белый чепец изо льна; в руках она держала большую плетёную корзину. Быстро же они собрались!

Недолго думая, я вышел. Впятером миновали внутренний двор, не желая сталкиваться с убывающими восвояси ухажёрами юной графини. Как раз к парадному крыльцу подъезжала очередная процессия с обилием знамён, но скромной охраной и каретой, что говорило о бедности очередного одинокого дворянчика. Да и срезать путь через сад, как подсказало Катарине её звериное чутьё, было короче.

В саду я увидел множество детей, большинство которых было не старше десяти лет. Они ухаживали за пышными кустами, собирая урожай, убирая мусор и выполняя прочую работу. Растения походили на шиповник, но имели не только большой оранжевый плод, но и необычные цветы с мясистыми, как листья алоэ, лепестками.

Катарина на ходу нарвала этих лепестков, закинула их в рот, а заодно угостила и меня. Они оказались кисло-сладкими на вкус и очень сочными. А после пояснений Лукреции понял, что розовое вино называется так не потому, что красное разбавляют белым, а из-за винной розы, из которой делается этот напиток. Думаю, винная роза вместе с сахарным луком произведут на Земле фурор. А что касается эксплуатации детского труда, то поставил в системе заметку обязательно разобраться и доложить: я прогрессор, и такая дичь не должна оставаться без внимания. Пусть аналитики поработают над этим вопросом.

У запасных ворот, где стояла пожилая стражница с укороченной алебардой, в начищенной до блеска кирасе и наряженная в одежду цветов да Кашонов пышнее, чем швейцар у дверей дорогого ресторана, мы остановились в ожидании непонятно чего. На предложение побыстрее дойти до города — ведь до ворот было всего-то около пяти километров — Лукреция отмахнулась, мол, ноги не жалко? И вот в этом ожидании я таращился по сторонам. Усадьба располагалась весьма близко от города и, что вполне естественно, имела соседей, и размеры её примерно в семь гектаров, четыре из которых занимал сад, а ещё два — небольшой, парк, похожий на искусственный лесок, впечатляли.

Всё выглядело так уютно, что хотелось одолжить под шашлыки с пивасиком замеченную по пути крытую беседку между леском и садом, отгороженную декоративным кустарником. Между поместьем да Кашонов и чужими угодьями пролегала неширокая дорога, мощённая грубым булыжником и предназначенная для служебных повозок.