А ещё не понравилось, что пришлось спешиться. Въезд в город на гужевом транспорте тоже облагался пошлиной, причём немалой. Исключение составляла знать, и это вызвало долгое бурчание Лукреции, которая любила считать деньги, как мультяшный Скрудж МакДак, и тратилась только при условии, если полагала, что вещь или услуга действительно того стоит.

Когда только мы оказались внутри, к нам подбежала куча детишек, начавших наперебой зазывать проехаться по городу. А вдоль стен стояли и поглядывали в нашу сторону жилистые женщины. Одни были одеты лишь в мешковатые платья поверх серых камиз, сотканных из необработанного льна, другие — побогаче. У вторых и транспорт был посолиднее.

Что касается самого транспорта, то здесь присутствовали как обычные паланкины, о которых говорила Лукреция, так и двухколёсные повозки, похожие по внешнему виду на уменьшенные двуколки, а по функционалу — на повозки китайских рикш, выполненные в европейской стилистке. И для того, и для другого движущей силой были люди.

Было интересно сравнить дешёвые табуретки на коромыслах и аккуратные паланкины для среднего класса, представлявшие собой носилки с крышей, обитыми тканью сиденьями, чистыми занавесками, к которым прилагалась девочка с колокольчиком; ей вменялось в обязанности бежать впереди и выполнять функцию автомобильного гудка.

То же самое касалось и рикшеподобных повозок.

— Прокатимся? — с улыбкой кивнул я в сторону транспорта, стараясь не думать о жетончике на поясе. Тоже мне, блин, писюкатым обозвали!

— Нет, — решительно ответила волшебница на предложение. — Они три цены у ворот сдирают.

Я пожал плечами. На Земле привокзальные бомбилы тоже завышают стоимость на такси, отчего дешевле не самолёте долететь, чем с ними поехать.

Когда Лукреция зацокала подкованными туфлями по мостовой одной из главных улиц, достаточно широких, чтобы в них могли при желании впритирку разминуться две легковушки, все последовали за ней.

Чтобы ничего не упустить, я активировал карту, которая сразу же повисла перед глазами в дополненной реальности. Спутниковой навигации в этом мире пока ещё не было, но в систему была заложена карта столицы, и специальная программка выискивала базовые ориентиры, высвечивая моё местоположение с точностью в два десятка метров.

Улица вела к главной площади, расположенной перед королевским дворцом. Трёхэтажные, а порой даже и четырёхэтажные дома оставляли от неба только узкую полоску, и если бы не запах нечистот, обоссанных углов и помета, неизбежно витавший в воздухе, то прохладная тень и непривычная архитектура создали бы самый настоящий рай.

По пути я глазел на публику. Оказалось, что жетончик о выплате пошлины за превышение размера гульфика имелся у многих столичных мужчин, и им даже принято хвастаться и гордиться. Стало понятно, почему с меня взыскали две серебряные: одна была взяткой за то, чтобы замеры показали увеличенное достоинство.

Почесав в затылке и глянув на свой жетончик, я с усмешкой крякнул: вернусь — домой, обязательно расскажу в качестве анекдота.

А между тем, навстречу попадались не только приличные мещане и мещанки, заморские и местные купчихи и городские стражницы, но и представители разных субкультур, коих очень мало в промышленно-торговом Галлипосе и днём с огнём не сыщешь в провинциальном Керенборге. Во-первых, это ярко расшитые наёмницы всех сортов и калибров, во-вторых — небольшие кучки глядящих себе под ноги юношей, похожих скорее на младенцев, чем на взрослых мужчин, так как одежды пастельных тонов изобиловали ленточками, на груди — ажурные слюнявчики, а на головах чепчики вместо шляп и беретов. Довершали одеяние длинные рукава, свисающие до самой земли. Местные эмо, как я окрестил юнцов, даже удалили брови и выбривали волосы на лбу, делая его зрительно выше, к тому же по-особенному подводили глаза. От этого они ещё больше смахивали на детей.

— Это кто такие? — вытянув на ходу шею, спросил я у Катарины и показал кивком на чудиков.

— Я сама объясню! — повысила голос Лукреция, шедшая чуточку впереди.

Волшебница сперва замедлила шаг, сложила руки под грудью и задрала подбородок, а потом и вовсе остановилась.

— Теперь я его наставница, — надменно протянула она и вскинула руку с выпрямленным указательным пальцем. — Отныне забота о его обучении и воспитании лежит на мне. И мне предписано рассказывать юноше о сложившемся миропорядке.

— Вот язва! — побурчал я на русском языке.

Волшебница не поняла слова, но уловила тон, после чего подошла к лавке с безделушками и скобяными изделиями, мимо которой мы как раз проходили. Магесса небрежно бросила на прилавок несколько монеток и взяла из рук торговки большой ажурный веер, изготовленный из тонкого красного дерева. Лукреция развернула покупку, сложила, а потом со всего маха заехала этим веером мне по затылку.

— За что?! — громко возмутился я, поправив берет и потерев ушибленное место.

— За неуважение к наставнице, — ответила Лукреция, поведя сложенным веером в воздухе, а потом вытянула руку в сторону Катарины. Кончик аксессуара застыл в сантиметре от носа храмовницы. — Даже не вздумай шипеть на меня, кошка! — протянула магесса. — Иначе перестану учить. Я его не звала, сам напросился.

— Да ты меня ещё не учишь, — пробурчал я.

«Вот ведь стервозина! — подумал я. — Сама ругала тётку Кассию, а, походу, вся пошла в неё. Что дальше? По пальцам бить будет?

— Это дело времени. И отныне ко мне обращайся не иначе как «маэ́стра»! — пафосно ответила Лукреция, развернула веер и начала им себя обмахивать.

«Маэстра». Именно так вот: в женском роде и буквой «А» в конце слова.

— Правильно, ваше магичество, — с улыбкой поддакнула волшебнице Урсула. — Молодёжь токмо так к усердию и следует приучать.

— И ты туда же?! — прикрикнул я на мечницу, а потом сдался: — Так что с чудиками?

— «Маэстра»! — громко произнесла Лукреция, ехидно глядя на меня.

— Что с чудиками, маэстра? — сдавленно протянул я и сделал медленный кивок.

— Это кардени́ни. Детоликие. Бездельники и бездари, но им от рождения даны миловидные, несущие печать невинности мордашки. Этим кардени́ни и пользуются, стараясь привлечь разных матрон в возрасте.

— Ясно.

— «Ясно, маэстра»! — поправила меня Лукреция, снова стукнув веером по затылку.

— Да понял я! А это кто… маэстра? — огрызнулся я и задал новый вопрос, указав на мужичков, прячущих лица под капюшонами белоснежных балахонов. При этом они были увешаны всевозможными амулетами побольше, чем новогодняя ёлка.

— Пуросье́. Хранящие чистоту, соблюдающие обет воздержания.

— Для кого, маэстра?

— Для будущих жён, — хмыкнула в ответ Лукреция, но судя по тому, как она проводила взглядом одного такого балахонщика, она была весьма не против сама проверить у них чистоту душевную и телесную, причём на ощупь.