Марина постояла немного и, решив, что ей все померещилось, уже хотела выйти из комнаты, когда прямо возле ее ног загорелся экран планшета. Девушка разозлилась: дорогая вещь валяется на полу? Она почти полгода откладывала деньги с каждой зарплаты, долго выбирала, консультируясь со специалистами по графическим планшетам, а Аня швыряет планшет где попало. Присев на корточки, Марина хотела отключить гаджет, резонно рассудив, что заработал он оттого, что она нечаянно на него наступила. И оторопела.

На нее с экрана смотрел мальчуган из ее снов. Уголки губ скорбно опущены вниз, одна лямка, поддерживающая шортики, сползла с плеча. Ребенок был изображен настолько реалистично, что Марина ждала: он вот-вот улыбнется или заговорит с ней. Но он молчал, прижимая к груди игрушку – ангелочка ярко-оранжевого цвета с искоркой, горящей где-то на животе. Это было странно и волнительно одновременно. Откуда Аня узнала про ее сны? Ведь Марина никому о них не рассказывала, считая чем-то очень личным, сокровенным. А даже если бы и рассказала, был бы рисунок настолько точным? Вряд ли. Марина поняла, что не она одна видела мальчика в своих снах. И то, что он ушел, уводя с собой Аню, имело какое-то значение. Понять бы какое. Яркий свет резанул глаза – неожиданно включили электричество. Квартира сразу наполнилась звуками, точно очнувшись от долгой спячки. Марина и подумать не могла, что будет радоваться шуму холодильника, который обычно так мешал заснуть. В прихожей зазвонил телефон. Марина положила планшет на тумбочку возле Аниной кровати и поспешила ответить на звонок.

– Марина, это Елизавета Петровна, твоя… бабушка, – голос старухи звучал напряженно. – Прости, если разбудила, просто хотела спросить, все ли у тебя в порядке. Сама я страдаю от бессонницы и иногда забываю, что другие люди в такое время обычно крепко спят.

Даже этому звонку Марина была рада, хотя у нее было много сомнений и подозрений насчет этой странной женщины, появившейся в ее жизни так внезапно. Она не говорила с ней об этом, но в тот момент твердо решила, что обязательно поговорит.

– Да, Елизавета Петровна, все хорошо. Я еще не ложилась, взяла подработку на дом и совершенно потеряла счет времени. – Девушка демонстративно зевнула.

Старуха на том конце провода тихонько вздохнула. Марина понимала, что это значит, но называть Елизавету Петровну бабушкой, как та просит, пока не просто. Нужно быть уверенной до конца, что ее не обманывают.

– Хорошо. Тогда спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи.

Марина положила трубку и задумалась. Если эта старая женщина не ее бабушка, тогда кто она? И зачем ей нужно выдавать себя за другого человека? У них с сестрой нет никакого имущества, кроме квартиры в ветхом доме; сама же Елизавета Петровна, судя по всему, особа обеспеченная. Значит, факт наживы можно сразу отмести. Может, в их старом доме спрятаны драгоценности, о которых они не знают? Мысль была абсурдной, и развивать ее Марина не стала.

Пройдя по всей квартире, девушка включила везде свет и только после этого отправилась в душ, скинув наконец-то грязную одежду.

Щелчок затвора фотокамеры и последующий протяжный писк болью отозвались в раскалывающейся голове. С трудом разлепив тяжеленные веки, она увидела перед собой опухшую, помятую рожу Федюни. Рожа улыбалась, что вызвало на лице девушки гримасу отвращения: нельзя так радоваться жизни после того, что было накануне. Вот только Федюня, похоже, чувствовал себя отлично. Продолжая все так же улыбаться, он держал палец над кнопкой спуска, точно снайпер. Вид у него при этом был действительно зверским. И если бы Аня не была знакома с Федюней, сейчас бы, наверное, испугалась.

– Рыжий, ты офигел? Нельзя фотографировать спящих! – Тело ее не слушалось, даже язык ворочался с трудом. Взять бы этот фотоаппарат и разбить об стену. А лучше выбросить в окно вместе с Федюней.

– Прости, Ромашка, я не мог удержаться. Ты, когда спишь, просто ангел. – Парень вскинул камеру и сделал несколько снимков подряд. Аня, в свою очередь, поднесла к лицу казавшуюся свинцовой руку и застонала.

– Еще один звук, и я за себя не отвечаю, – пригрозила она, попытавшись принять сидячее положение. Получилось не с первого раза и только с помощью Федюни. – Лучше принеси мне чего-нибудь попить.

– Прости, Ромашка, пива нет. И денег тоже нет. – Он виновато пожал плечами и развел в стороны жилистые руки. – Хочешь просто воды из-под крана?

– Хоть из лужи, только побыстрее. – Аня обхватила голову руками и взъерошила без того спутанные волосы. – И не называй меня этим дебильным прозвищем. Бесит, ей-богу!

Пока Федюня бегал за водой, Аня осмотрела помещение. Комната довольно просторная, с большим окном, занавешенным старым одеялом, сквозь огромную дыру в котором лился солнечный свет. В этом луче, точно крошечные феи, кружились былинки. Стены с ободранными обоями выглядели уныло и скучно. Из мебели был только продавленный диван, воняющий сыростью и плесенью, да пара табуреток.

Аня обвела взглядом артиллерию пустых бутылок и сглотнула тягучую слюну. Ее сильно затошнило и, если бы не подоспевший Федюня с литровой банкой воды, вырвало бы прямо на грязный пол.

Пила она жадно, некрасиво булькая, проливая воду на толстовку, которую, кстати, не мешало бы постирать. Но в этой квартире не было стиральной машины. Да что там машины! Отсутствовала горячая вода. Краем глаза Аня видела, как наблюдает за ней Федюня. Ей было плевать, пусть смотрит. Но когда он с блаженной улыбкой поднял камеру, Аня, не отрываясь от банки, покачала в воздухе кулаком, отчего парень сник и проворчал:

– Такой кадр испортила. Я за него в Интернете мог бы неплохие бабки получить. Для тебя, между прочим, стараюсь.

– Еще скажи, что тебе за мою опухшую физиономию Пулитцеровскую премию вручат, – оторвавшись от банки, беззлобно усмехнулась Аня. Федюня неплохой парень, но слишком дотошный. Он не расставался со своей камерой ни днем, ни ночью, все мечтал о собственной выставке и мировой славе. Аню он выбрал своей музой и упрямо продолжал ее фотографировать, несмотря ни на какие протесты. Поначалу девушка решила, что этот рыжий, немного нескладный парень с душой художника и фигурой грузчика в нее влюбился, но каково же было ее удивление, когда он со счастливой улыбкой на веснушчатом и вечно небритом лице показывал ей фотографии довольно симпатичного молодого человека, с грустью добавив:

– Хорош, стервец. Разбил мне сердце и сбежал. Даже не попрощался, засранец.

Аня привыкла, что среди ее знакомых много людей нетрадиционной ориентации, и к Федюне относилась нормально. Порой ей даже казалось, что это часть имиджа человека творческого, но сама она никогда не задумывалась о подобном эксперименте. Ей нравились мужчины: сильные, уверенные в себе, с внутренним стержнем. Таким был Данила. Ее Данила. Как же ей нравилось говорить об этом всем и каждому, повторять вслух: «Мой, мой, мой». Да, он старше ее почти вдвое, но разве возраст имеет хоть какое-то значение, когда два сердца бьются в унисон? Через семь месяцев она станет совершеннолетней и сможет встречаться со своим мужчиной открыто, ни на кого не оглядываясь, не спрашивая разрешения. Марина никогда не одобрит ее выбора. Станет брюзжать и отговаривать младшую сестренку от поспешных решений. Поэтому ей и пришлось сбежать из дома.