Несмотря на жаркий августовский день, было бы замечательно сидеть под дуновениями ветерка, создаваемого мощным вентилятором, прихлебывать из коротких стаканчиков текилу, ритуально слизывать соль с ложбинки у большого пальца левой руки, сосать неимоверно кислый зеленый лимон, какие только и продаются возле его дома в Филях. Самые кислые, еще со времен Советского Союза.

Развал Союза его сильно потряс. Даже больше, чем развал Конторы. Было как-то уж очень обидно. «Обманули, суки…» А потом было столько вранья, что во рту остался неприятный привкус, как наутро после паленой водки.

Если уж честно говорить, обида появилась еще раньше, когда в Конторе не поверили его шифровкам о готовящемся в СССР перевороте. Не он первый, не он последний, кому Контора в критической ситуации не поверила…

Обидно стало и тогда, когда его, опытнейшего разведчика, десять лет отсидевшего нелегалом «на холоде», в день достижения 60 лет попросили сдать удостоверение. Он знал, что Крюков, подписав приказ о его увольнении, – даже не в резерв, а в отставку – лишь шмыгнул носом.

Его помощник спросил:

– Может, что-то не так?

Председатель КГБ тихо произнес:

– Нет, почему же, все правильно.

– Вы его лично знали? – спросил помощник, несколько выходя за рамки сухой субординации.

– Нет, такого полковника я лично не знал.

– Его псевдоним – Куратор, – опять вышел за рамки принятого помощник, живший с Иконниковым в одном подъезде ведомственного дома в Филях.

– Кураторов у нас развелось много, а работать некому! – проворчал Крюков. И не ясно осталось – скаламбурил, что ли?

Особенно почему-то было обидно, что удостоверение отобрали прямо на вахте, как у не заслуживающего доверия. А между прочим он, как и все сотрудники силовых структур и правоохранительных ведомств, привык ездить в общественном транспорте бесплатно, по предъявлению удостоверения. И нередко в портмоне не было денег. Hе потому, что их вообще не было. Просто, когда открылась язва, перестал обедать в столовой и брал с собой еду из дома – творог, отварную рыбу. Потому и про деньги забывал. Так же вышло в тот злополучный день. Удостоверение изъяли, денег не оказалось, никого знакомых поблизости, а пешком в Фили с Лубянки далековато.

Выбрал, наверное, не лучшее решение. Надо было дождаться кого-нибудь из коллег и занять. А он, теребя рану и посыпая голову пеплом сгоревшей в эти минуты любви к Конторе, спустился в метро и уговорил дежурную пропустить его бесплатно.

Она пропустила. Но комментарий удивил:

– Что-то много вас сегодня на нашей станции забесплатно просится. Зарплату, что ль, задерживают?

Сколько он помнил, зарплату не задерживали никогда. Контора работала четко. И безжалостно.

От неприятных воспоминаний защемило сразу и сердце, и в районе язвы. Она как будто бы зарубцевалась, но временами о себе напоминала – если понервничаешь. Надо будет, – подумал Иконников, – съездить на Пехотную. Все этот знакомый адрес так и обзывали: «На Пехотной», добавляя: «новый корпус», хотя корпус был уже таким же старым, как посещавшие его ветераны Конторы… Оттуда, кстати, на трамвае можно минут за пятнадцать доехать до Строгино. Завтра суббота, и Гоша скорее всего будет дома. Лучше сначала с ним поговорить. Больше откладывать нельзя. А потом, в зависимости от разговора – может, и вообще не ехать в это «Бородино».

Интересно: Контора делилась, как слоеный пирог, на несколько различных структур, иногда, как ни странно, настроенных друг к другу враждебно. Ветераны же, независимо от принадлежности к разным главкам, сохраняли достаточно теплые отношения. Бывшие соседи в госпитале становились приятелями. Там он и познакомился и с Олегом Корчмаренко, который в былые годы служил в Управлении внешней контрразведки Первого главного управления КГБ, и с Гошей, который, наряду c работой в Генпрокуратуре, являлся начальником аналитической службы управления действующего резерва СПЕЦНАЗ ГРУ ГШ РФ «Р.О.С.А». С тех пор уже три года дружили.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – окликнул его при выходе из подъезда сосед с первого этажа, полковник-ветеран из бывшего Пятого управления Мишка Селиверстов. Он был знаменит тем, что ухитрился, работая на Лубянке, то есть в штабе Конторы, почти двадцать лет, так и не дослужился до полковника. Потом уже, в результате какой-то сложной интриги, получил третью звезду перед выходом в отставку. Казалось, слово «полковник» у него в лексиконе самое любимое.

– Слыхал, полковник? Семенович в Америку летит.

– Это какой Семенович? – рассеянно спросил Иконников. – Из Управления «К», что ли, высокий такой, с черными усами?

– Ну, ты даешь, – опешил Селиверстов.

– Да почему мне должно быть дело до какого-то Семеновича? Ну, летит и летит.

– Ты врубись, полковник. Это же Семенович, самая фигуристая наша фигуристка. Ее в Голливуд пригласили, на главную роль. Сам Мартин Кэмпбел!

– Отстань, Мишка. Не знаю никакого Кемпбела, у меня своих проблем выше крыши. Внучка вон, студентка МГИМО, – на платном отделении. Хотя очень и очень способная девочка, одни пятерки были, и по языкам, и по всякой там кибернематике. А приняли только на платное. Для них девочка из такой семьи «не в пас», как говорится. Платите тугрики. А откуда их взять? С нашей пенсии? Только бы прожить. А ты заладил…

– Ну, ты чего завелся-то? – обиделся Мишка. – Она ж тоже не за свои деньги летит. Там какой-то наш миллиардер, в газете писали, съемки фильма проплатил. И настоял, чтобы Семенович играла главную роль. Она будет играть дочь миллиардера (уже американского), которую похищают ужасные отморозки. А роль того миллиардера будет исполнять уже сам наш миллиардер. Так что сейчас на страницах почти всех газет идет спор: придется Анечке сниматься в постельных сценах с секссимволом Америки Беном Аффлеком или нет.

– Скорее ей придется лечь в постель с самим миллиардером.

– Так он же по сценарию – ее отец, – удивился повороту сюжета Мишка.

– А сценарий здесь вообще ни при чем, – наставительно заметил Иконников и, прихрамывая, двинулся в сторону трамвайной остановки.

Зазвонил телефон… Гошa.

– Ты не собираешься ко мне заглянуть?

– Собираюсь. Только завтра. Если ничего не случится.

– А что может случиться с боевым офицером, да еще с Гераклом? Но все же ты себя побереги. И помни – я жду.

– Ну, друзья, давайте по порядку.

– Разрешите, Борис Михалыч? – раскрыв папку для докладов, выжидательно посмотрел на Кадышева его советник Патрикеев.

– Давайте, Егор Федорович. За вами круг вопросов закреплен широкий. Как я понимаю, судя по докладным запискам, вы даже не столько конкретное уголовное дело на контроль Генерального выводите, сколько саму проблему.