– Тем не менее ты утверждал, что наставники о нем весьма высокого мнения, – продолжил он.

Нюмрод пожал плечами.

– Очень послушный паренек, – пояснил он. – Кроме того, у него такая память…

– Какая память?

– Слишком хорошая, – сказал Нюмрод.

– У него хорошая память?

– Хорошая не то слово – великолепная. Он знает наизусть все Семи…

– Гм-м? – вопросил Ворбис.

Нюмрод почувствовал на себе взгляд дьякона.

– Идеальная, если хоть что-то может быть идеальным в этом самом неидеальном из миров, – пробормотал он.

– Значит, начитанный юноша… – подытожил Ворбис.

– Э… Не совсем так, – поправил его Нюмрод. – Он не умеет читать. Ни читать, ни писать.

– А, ленивый юноша…

Дьякон был не из тех людей, которые любят изъясняться двусмысленностями. Нюмрод несколько раз открыл и закрыл рот, подбирая правильные слова.

– Нет, – выдавил он наконец. – Паренек старается. В этом мы абсолютно уверены. Просто, как нам кажется, он не способен… не может понять связь между звуками и буквами.

– Ну хоть за это вы его наказывали?

– Наказание никаких плодов не принесло.

– Как же тогда он выбился в способные ученики?

– Он слушает, – ответил Нюмрод.

Никто не умел слушать так, как Брута. Вот почему учить его было трудно. Словно… словно ты оказывался в огромной пещере и все произносимые тобой слова бесследно исчезали в безбрежных глубинах головы Бруты. Незнакомые с Брутой наставники могли начать заикаться или даже замолкали перед лицом столь полного, концентрированного впитывания каждого звука, срывающегося с их губ.

– Он все слушает, – продолжал Нюмрод. – Все видит. И все впитывает.

Ворбис перевел взгляд на Бруту.

– Кроме того, я ни разу не слышал, чтобы он произнес хоть одно недоброе слово, – добавил Нюмрод. – Другие послушники иногда насмехаются над ним. Называют Тупым Быком или вроде того.

Ворбис внимательно осмотрел похожие на окорока руки Бруты, его толстые, как стволы деревьев, ноги.

Казалось, он глубоко задумался.

– То есть ты утверждаешь, что он не может читать и писать, зато отличается крайней преданностью?

– Преданностью и верностью.

– И хорошей памятью… – пробормотал Ворбис.

– Более чем, – подтвердил Нюмрод. – Это даже нельзя назвать памятью.

Судя по всему, Ворбис пришел к некоему решению.

– Как очнется, пришлешь его ко мне, – велел он.

Нюмрод смертельно побледнел.

– Я с ним только поговорю, – успокоил его Ворбис. – Возможно, паренек мне пригодится.

– Слушаюсь.

– Ведь пути Великого Бога Ома столь таинственны, столь неисповедимы…

Высоко в небе. Только свист ветра в перьях.

Орел парил на ветру и смотрел вниз на игрушечные здания Цитадели.

Он где-то ее выронил и теперь никак не мог отыскать. Она где-то там, внизу, на этом крошечном зеленом пятнышке.

Пчелы весело жужжали в бобовых цветах. Солнце немилосердно жгло панцирь Ома.

И для черепах тоже имеется своя преисподняя.

Он слишком устал, чтобы шевелить лапками. Но другого способа не было. Или высунуть голову как можно дальше и мотать ей в надежде перевернуться.

Если не остается верующих в тебя, ты умираешь. Основную проблему мелких богов всегда составляли верующие. Но ты так же умираешь, когда умираешь.

Частью мозга, не занятой мыслями о нестерпимой жаре, он воспринимал ужас и замешательство Бруты. Не следовало так поступать с пареньком… Он и не думал следить за ним. Да и какой бог станет заниматься подобной ерундой? Кого волнует, чем там заняты люди? Вера – вот что главное. Он просто заглянул пареньку в голову и извлек оттуда воспоминания, как фокусник извлекает из своего уха яйцо. Просто фокус, просто хотел произвести впечатление.

«Я лежу на спине, становится все жарче, и скоро я умру…

И тем не менее… и тем не менее этот поганый орел выпустил меня прямо над компостной кучей. Клоун какой-то, а не орел. Все вокруг построено из камня, на камне и в каменистой местности, а он умудрился отпустить меня над тем единственным местом, которое прекратило мой полет, но не мою жизнь. Мало того, я тут же умудрился наткнуться на самого настоящего верующего.

Очень странно. Можно было бы принять за промысел божий, если б я сам не был богом… пусть лежащим на спине, страдающим от жары и готовящимся к смерти…»

А этот человек, который его перевернул. Выражение его мягкого лица. Ом хорошо его запомнил. Выражение не жестокости, нет, но какого-то другого уровня существования. Выражение абсолютного, ужасного умиротворения…

Солнце закрыл чей-то силуэт. Ом прищурился на Лю-Цзе, а тот в свою очередь взирал на рептилию с добрым, хоть и перевернутым сочувствием. А потом он взял и поставил черепашку на лапки. После чего поднял метлу и ушел, даже не оглянувшись.

Ом, с трудом переводя дыхание, припал к земле, но затем, отдышавшись, немного повеселел.

«И все-таки кто-то там, наверху, любит меня, – подумал он. – И этот „кто-то“ – Я».

Сержант Симони наконец вернулся к себе домой и только там развернул свой клочок бумаги.

И нисколечко не удивился, увидев маленькое изображение черепахи. Ему повезло.

Этого момента он ждал всю жизнь. Кто-то должен привести в Омнию носителя Истины, дабы он стал символом движения. И это сделает он, сержант Симони. Жаль только, Ворбиса нельзя убить.

Нет, это должно произойти на глазах у всех.

Перед Великим Храмом. Иначе никто не поверит.

Ом ковылял по занесенному песком коридору.

После исчезновения Бруты он немножко побездельничал. Бездельничание – это еще одно умение, которым в совершенстве владеют черепахи. Возможно даже, они мировые чемпионы в этом виде спорта.

«От паренька никакого проку… – думал Ом. – И чего я завел разговор с каким-то несмышленым послушником?»

Но этот тощий старик его не слышал. Как и шеф-повар. Со стариком все понятно, совсем оглох. А вот что касается повара… Ом пометил для себя: после возвращения божественной силы придумать для поваров что-нибудь этакое, особое. Он еще не знал, что в точности, но не последнюю роль в судьбе всех поваров должен был сыграть кипяток, а может, и морковке место найдется.

Некоторое время он тешил себя мечтами о жуткой участи, ожидающей злодея-повара, но потом вдруг опомнился. Все это несбыточные мечтания. Он по-прежнему находится посреди огорода в облике черепахи. Ом прекрасно помнил, как попал сюда, и даже с ужасом взглянул на темную точку в небе, которая, как подсказывала ему память, была орлом. Следует найти более приземленный способ убраться отсюда, если, конечно, он не собирается провести следующий месяц жизни, прячась под дынным листом.